Довольно поглядев на уходящего Сторонкова, Бодрюк утешительным движением положил руку на плечо старшего лейтенанта:
— Не обижайтесь на него, товарищ старший лейтенант. Он нервный у нас, псих, считает себя лучше и умнее всех, такой уж уродился. Его никто не любит, я вам уже говорил. Но нам действительно не повезло. Обидно — во время таких операций потерь обычно не бывает. Наверняка горцы шли, уверен, мы внизу много карабинов найдем, даже с оптикой.
Борисов с трудом перемалывал в себе пережитое унижение, ощущая свою беспомощность… Ладно, ты меня, сука, еще попляшешь, ты меня, сука, еще припомнишь. Он выдавил:
— Почему горцы? Могли быть просто опытные духи, война ведь давно идет…
Бодрюк поспешил согласиться:
— Конечно, конечно, хотя даже опытный афганец так стрелять ночью вряд ли сумеет, у них боеприпасов для учений и стрельбы только самая малость. Афганцы, в общем, стрелять не умеют — крестьяне. Немногочисленные горцы — охотники, земли ведь пахотной в горах нет. Вот они и учатся стрелять с детства. Вроде наших сибирских охотников на белку. У них это в крови — стрелять без промаха. Они в нас выпустили не меньше двадцати гранат, да что, миномет успели установить, мин десять выпустили — все недолет! Два пулемета у них внизу — тоже в свет, как в копеечку! А вот ружейным огнем…. Да. С Витькой Пашуком мы полгода вместе… были. Вот я и подумал, товарищ старший лейтенант, что в нашу засаду попали горцы.
Борисов с недоумением посмотрел на Бодрюка. Он помнил разрыв одной гранаты, вероятно, последней. «Ни гранат, ни мин, ни пулеметов я не заметил, не слышал. Вот тебе и командир! Правда, я ведь и не командовал, за пулеметом лежал… Все равно непростительно. А что простительно? Салага я и есть, хотя с этим вот никак не могу примириться. И не должен. Офицер не может быть салагой! И это так Сторонкову не пройдет. Гном вшивый!»
Он спросил небрежным, но тихим голосом:
— А теперь как? Как вы привыкли действовать?
— Как прикажете, товарищ старший лейтенант. Мне… вообще-то неудобно, здесь Славкины люди, но…
— Давай-давай, я приказываю.
— Теперь нужно одному спуститься и произвести контрольные выстрелы. Остальные страхуют. По жребию, у нас так принято, идти сегодня поэту, Куманькову то есть. Да вот он уже собрался.
— А после?
— А после мы все спустимся и подготовим, так сказать, трофейный груз к прибытию вертолетов. Об успешном, так сказать, выполнении задания уже доложили, но вертолеты будут только часа через три-четыре.
Борисов услышал свой непреклонный голос:
— Я пойду с Куманьковым. Всем нас страховать.