В конце концов, разозлившись на себя, она встала и надела халат Карины. Оставив костыли, тихонько спустилась вниз и пошла на кухню, собираясь приготовить себе молочный напиток.
Из «Оувалтина[1]», подумала Кэй, который она так любила с детства. Она вдруг замерла. Всплыло еще одно воспоминание! Нашелся еще один фрагмент головоломки. Так, наверное, и будет — постепенно, потихонечку восстановится вся картина.
Тихонько улыбаясь, она начала лить в кружку горячее молоко, как вдруг почувствовала, как сильные руки обхватили ее за талию и прижали к себе.
— В чем дело, любовь моя? Не можешь уснуть?
— Господи, Форд, ты перепугал меня до смерти!
Он подкрался бесшумно. И его крепкие объятия всколыхнули в ней бурю эмоций.
— А я думаю, кто тут среди ночи крадется? Или уже утро? — Он прижался губами к ее шее, еще больше распаляя ее чувства.
— Тебе тоже не спалось? — Кэй понимала, что надо отодвинуться, но ее будто парализовало.
— Я и не ложился, — сказал Форд, обрушивая на нее шквал поцелуев, грозивших свести с ума. — Писал в кабинете письма. На самом деле я бы охотнее оказался в твоей постели, любимая. Я как раз подумывал об этом, когда...
Кэй вдруг поняла, что он спутал ее с Кариной. Она была без костылей, в длинном, до пола, халате сестры. Ошибиться было очень просто.
— Перестань. Не следует этого делать, — слабо сопротивляясь, сказала Кэй.
— Почему? У тебя есть какие-то веские причины?
Честно говоря, Кэй не хотелось бы его останавливать. Даже если он спутал ее с Кариной.
— Нас кто-нибудь может увидеть, — беспомощно пояснила она.
— Кто, например? — усмехнулся он. — Держу пари, все спят мертвецким сном. — Он нежно повернул ее лицом к себе, решительно приподнял за подбородок и потянулся к губам.
В голове у Кэй зашумело. Все тело было как в огне. Казалось, звенел каждый нерв, каждая жилка. Теперь она уже не могла его оттолкнуть, не могла отказаться от этой сладкой муки.
Форд прижимал ее к себе изо всех сил, покрывая ее жадными поцелуями.
— О, моя любимая, — шептал он у ее рта, — как же я хочу тебя, как я тебя люблю!
Кэй было совестно, что она так использует Форда, но остановить бушующее в ней пламя она была не в силах. Не могла убрать рук, обнимавших его тело, отстранить бедра от его твердой мужской плоти.
Только бы он не рассердился, когда обнаружит ошибку, мелькнула у нее на мгновение мысль. Но в следующую же секунду ее целиком поглотили эмоции, и ей стало безразлично все, кроме этого мужчины, вызывающего в ней такие глубокие чувства.