Завтра... Ему сразу стало чуть полегче, и он нагнулся, вытаскивая ребенка из-под дивана. Томми, поднятый вверх, заулыбался во все имеющиеся молочные зубы и щедро предложил Делу то, что было зажато у него в кулачке — не слишком аппетитно выглядевший замусоленный кусок какой-то коричневой гадости.
Дел отверг подарок и сел в кресло перед телевизором. Ничуть не обидевшись, ребенок сунул это подозрительное нечто обратно себе в рот. Манци вспрыгнула на подлокотник, удобно устроилась на нем, сложив лапки муфточкой, и уставилась в телевизор.
— Карен! — позвал он, сидя спиной к кухне. — А что это у него?
Она подошла сзади и дотронулась до его плеча. Дел привычным жестом наклонил голову, чтобы прижаться щекой к ее руке, но неожиданно почувствовал, как рука вздрогнула и конвульсивно сжалась. Он резко обернулся.
— Что с тобой?
— Так... Кольнуло что-то, — ответила Карен с бледной спокойной полуулыбкой. — Знаешь, как говорят — кто-то прошел по моей могиле...
— Да брось, — усмехнулся он, — тебе о могиле думать еще рано. Что это Томми у нас жует... непонятное?
— А-а, это? — Она отступила на шаг и объяснила, уже возвращаясь на кухню: — Это свиное ухо, копченое. У него зубки режутся, и ему хочется все время что-то грызть. В одной из книг рекомендованы крекеры из муки грубого помола — а потом я прочитала, что ребенок может подавиться крошками. И вот... сначала я попробовала сухую колбасу — но она очень соленая, а потом придумала это. Я у Лори спросила — она посмеялась, но сказала, что это не вредно и если нравится — пусть грызет.
Собственный голос казался Карен неестественно высоким. Она говорила быстро и весело, почти не вдумываясь в то, что произносит, и одновременно лихорадочно резала овощи для салата — все быстрее и быстрее, а перед глазами было только одно: следы красной помады... точнее, ясно различимые отпечатки губ у него на шее...
— А чего смешного? — не поняв, спросил Дел.
— Это из зоомагазина... Там их для щенят продают.
Она услышала, как сквозь пелену, знакомый смех. Собралась, постаравшись сказать спокойно:
— Ну, иди мыться. Ужин минут через пятнадцать.
Почему-то ей было трудно мысленно, для самой себя, произнести его имя — Дел. Дел — это было совсем другое, это было ее — самое лучшее, самое светлое воспоминание, не имеющее ничего общего с этим человеком, пахнущим чужими духами, с отпечатками чужих губ на шее...
Он ушел ненадолго, и можно было перестать играть, можно было прислониться лбом к холодному кафелю и тихонько повыть от невыносимой боли.
Весь день Карен запрещала себе думать о том, что произошло, повторяя, как молитву, одно и то же: «Вот придет Дел — и все станет хорошо... он уже скоро придет...». А теперь ждать больше было некого...