— Боюсь, тетенька… — плакала девочка. Тоненькая шейка плохо держала стриженную «под нуль» головку, но Клава упорно вертела ею: — Ой, боюсь, больно в животике будет! Ой, тетенька…
«Неужели я плохо остудила первую ложку? — ругала себя Шура. — Или пищевод уже не работает? Если сделает хотя бы два глотка, станет лучше…»
— Ты просто подержи в ротике, не глотай… Тогда не будет больно.
Девочка доверчиво подняла на нее глаза, такие огромные на маленьком ссохшемся личике.
— Не будет, да?
Хлопнула дверь, острый холодок пробежал по ногам.
— Александра! — раздалось от порога. — Выдь, тебя спрашивают!..
— Сейчас не могу, теть Маша, — не оборачиваясь, крикнула Шура. — Если кто из наших, пусть зайдет.
— Из ваших, из наших, — пробормотала санитарка. — Скажу, чтоб подождал.
Шурочке удалось уговорить Клавдию взять в рот чуть-чуть пшенной каши.
— Сама пошла… — прошептала девочка, благодарно вздыхая. — Еще хочу…
— Вот и возьми ложку сама, хорошо? И понемножечку, как я учила… Остыло, не бойся.
— Ага.
Шура встала с Клавдиной кровати. Протиснулась между коек, «уширенных», как говорил комендант коллектора, досками — иначе «контингент» не разместить, — и, провожаемая тупыми и любопытными, равнодушными и любовно-ласковыми взглядами ребят, вышла в «предбанник». Там набросила на белый халат пальто, пригладила волосы и…
— Миша!
Чего-чего, а увидеть Ягунина входящим в подъезд коллектора она не ожидала.
— Давай выйдем на улицу, — вместо «здравствуй» хмуро предложил Мишка.
— Что-то случилось?
— На неделю уезжаю. Может, поболе.
— Куда? В степь?
Мишка укоризненно посмотрел на нее: что за вопросы? Она взяла его пальцы в свои. Ух, холоднющие!.. Мишка, насупясь, отвернулся. Трудно ему было сейчас.
— Не можешь сказать — не говори. Давай помолчим на дорожку.
— Торопиться надо… — Он откашлялся. — Скоро поезд.
— Ну чуть-чуть, Миша. — Шура приложила к его ладони пылающие щеки. — Молчи!..
Они стояли так, и хоть Мишке не по себе было от мысли, что товарищи — из той же транспортной ЧК — увидят его, но руку от Шуриного лица он не отнимал. Даже когда горячая капля скользнула меж пальцев…
Они молчали. А в пяти шагах восьмилетний мальчик из коллектора вяло разговаривал со всхлипывающей матерью, сутулой крестьянкой, прибывшей, видать, издалека.
— Как живешь-то?
— Хорошо…
— Сколько раз кормят?
— Когда два, когда три…
— Вошек нет?
— Нет.
— Соскучился по Ефимовке?
— Маленько соскучился, маленько нет.
— А домой хочется?
— Хлеб там есть — хочется, нет — не хочется.
Молчание.
— Мамка…
— Чего, сынок?
— Белка жива?
— Съели, сыночек.
— А Карюха с жеребенком?