– А Ангелы где? – вспомнил Михаил.
– Там, – завхоз махнул рукой в дальний угол, где стояло что-то накрытое брезентом. – Думал, с Дамой закончу, девочками займусь.
– Мы посмотрим? – Не дожидаясь разрешения, Михаил направился к статуям, потянул за край брезента.
Ангелы... Девочки лет двенадцати, похожие друг на друга как две капли воды и чем-то неуловимым – на Даму. Кудрявые головки запрокинуты к небу, ладошки сложены в молитвенном жесте, за спинами – бронзовые крылья.
– Мишка, тебе не кажется, что они плачут? – спросила Люся и осторожно погладила одну из статуй по щеке.
– Плачут, – за него ответил Степаныч. – Они же Ангелы скорби.
– А похожи на обыкновенных детей.
– Потому и похожи, что в память о детях были созданы. Что ж ты, Люся, историей совсем не интересуешься! – завхоз неодобрительно покачал головой. – Это же не простые ангелы, это Анастасия и Лизавета – дочери графа Полонского.
– Для дочек мог бы и повеселее скульптурки заказать, – хмыкнула Люся. – А то не статуи, а надгробия какие-то!
– Про надгробия это ты верно подметила. Ангелы эти должны были стоять на могилах девочек, но в последний момент граф передумал, распорядился, чтобы статуи установили в саду.
– Могилах?! – Люся удивленно приподняла тонко выщипанные брови. – Они ж еще маленькие совсем. Что ж с ними стало такое?
– Утонули, – коротко ответил Степаныч и отошел от статуй. – Я сегодня с Дамой закончу, а завтра за них возьмусь. Красивые же, что ни говори...
– Красивые, только на хрена они нам нужны? – Люся перевела взгляд с Ангелов на Даму. – Если на кладбище им место...
– В парке установим, – сказал Михаил и осторожно коснулся бронзового крыла. – Степаныч, давай-ка заглянем в твои документы и эскизы, вдруг там указано, где конкретно они стояли.
– В парке?! – возмутилась Люся. – Надгробия в парке! Свирид, ты вообще в своем уме?!
– Не надгробия, а статуи, – поправил он мягко.
– А хрен редьки не слаще! На кой ляд в парке два рыдающих ангела?!
– И Даму тоже вернем на прежнее место. – Михаил провел рукой по лбу.
– Не, Свирид, ты точно сдвинулся со своими психами! Ты забыл, что ли, что тут пятнадцать лет назад творилось?! Забыл, что она, – Люся ткнула пальцем в сторону Дамы, – тут творила?
– Не она, а Пугач. – Михаил посмотрел на бывшую так, что у той пропало всякое желание пререкаться.
Он не часто позволял себе быть непреклонным, большей частью уступал, но уж если что-то казалось ему по-настоящему значимым, последнее слово оставалось не за горластой и взбалмошной Люсей, а за ним. Михаил не осознавал, как это у него получается, просто принимал как данность свой талант убеждения, хотя глубоко в душе понимал, что это не убеждение вовсе, а что-то более серьезное, способное апеллировать не к разуму, а к подсознанию оппонента. Об этой его способности знал Борька Сизов. Знал и даже пытался использовать в корыстных целях, на благо общего бизнеса. Но в корыстных целях у Михаила не получалось. Он вообще не всегда мог контролировать этот ледяной, где-то в самой глубине души рождающийся поток. Учился самоконтролю всю жизнь и многого, надо сказать, достиг, но иногда срывался, на какое-то время выпадал из реальности, а когда приходил в себя, оказывалось, что вслед за собой, в другую реальность, он утаскивал и собеседника, которого потом приходилось извлекать на поверхность, как пойманную рыбу, осторожно выводить из трансового состояния. Результат таких вот погружений всегда был одинаков: оппонент враз соглашался с доводами Михаила, принимал все условия и, казалось, сам удивлялся своей сговорчивости.