— Какой срок прошел между тем, как мисс Джонсон, по вашим словам, бросила ребенка и…
— Возражаю, ваша честь. Ответчик не говорил этих слов.
— Отклоняется, — буркнула судья Мэйфилд.
Я старался не обнадеживаться ее ответом, хотя он показался мне хорошим признаком.
Бен продолжал:
— Итак, какой срок прошел между тем, как мисс Джонсон бросила ребенка, и вашей следующей встречей?
Я ответил не задумываясь:
— Семь месяцев.
— Значит, семь месяцев она не виделась с сыном? И что вы чувствовали по этому поводу?
— Больше всего — удивление. Я уже привык к мысли, что Кристин больше не вернется. И маленький Алекс тоже. — Это правда, но произносить ее вслух тяжело. — Вся наша семья была удивлена — как ее отсутствием, так и внезапным возвращением.
— А когда вы услышали о ней в следующий раз?
— Когда она заявила, что намерена увезти Алекса с собой в Сиэтл. К этому времени она уже наняла адвоката.
— Сколько времени прошло на сей раз? — спросил Бен.
— Шесть месяцев.
— Вот как? Она бросила сына, приехала к нему через семь месяцев, потом снова исчезла и вернулась через полгода, чтобы стать матерью? Именно так все произошло?
Я вздохнул:
— Да.
— Доктор Кросс, объясните нам искренне и честно, почему вы просите опекунства над своим сыном.
Слова хлынули из меня сами.
— Потому что я люблю Алекса, я его обожаю. Я мечтаю, чтобы он рос со своими братом и сестрой и с прабабушкой, которая растила меня с девяти лет. Дженни и Деймон — мои лучшие рекомендации. Благодаря им я вижу, что при всех своих недостатках могу воспитывать счастливых и, без ложной скромности, замечательных детей.
Я взглянул на Дженни, Деймона и Нану. Они улыбнулись, но потом Дженни начала плакать. Мне пришлось поспешно отвернуться, чтобы удержать слезы.
Даже судья Мэйфилд бросила взгляд на детей, и на ее лице появилась озабоченность.
— Я люблю своих детей больше всего на свете, — продолжил я. — Но наша семья никогда не будет полной без Алекса, или Али, как он сам себя называет. Он — часть нас самих. Мы все его безумно любим. Мы не сможем без него жить — ни шесть месяцев, ни шесть минут.
Краем глаза я заметил, что Нана кивает в такт моим словам, и вид у нее такой мудрый, словно она куда больше разбиралась в детях, чем судья Мэйфилд с ее черной мантией и «башней» на голове.
— Говорите, Алекс, — подбодрил меня Бен. — Мы внимательно вас слушаем.
— Если бы все зависело только от меня, Кристин никогда не уехала бы из Вашингтона. Я знаю, Али нужна полная семья. Но если это невозможно, пусть у него будет как можно больше семьи. Не думаю, что ему плохо живется здесь, в Сиэтле, но речь не о том, что хорошо, а о том, что лучше. Я уже повторял, что люблю его, люблю больше всего на свете. Он — моя радость. Мое маленькое сокровище…