Капитан ничего не замечал. Он только видел, как матрос взмахами кисти навсегда уничтожал имя шхуны «Петр Великий», чтобы вывести новое — «Блэк стар».
— Ишь, спешат перекрестить, — проговорил боцман, выпуская густые клубы дыма.
Зажав трубку в руке, он с такой силой затягивался, что было слышно, как, разгораясь, потрескивал табак.
— Хорошая шхуна, — глухо проговорил Федор. — Жалко.
— Жалко, жалко! — раздраженно передразнил боцман, чтобы скрыть свое волнение. — Еще лучше у нас будет!
Боцман, сердито топорща усы, подошел к капитану. Федор последовал за ним. Не вынимая из зубов трубки, боцман окликнул:
— Олег Николаевич!
Капитан продолжал стоять у кнехта, не двигаясь. Боцман и Федор переглянулись. Федор тронул капитана за плечо.
Тот медленно повернулся. Лицо его было сердито. Взглянув в глаза капитану, боцман облегченно засопел трубкой: нет, капитан не пал духом, а это — добрый признак.
Лигов, бывший капитан китобойной шхуны «Петр Великий», смотрел на верных своих друзей — штурмана Федора Тернова и боцмана Фрола Севастьяновича Ходова. Это были все, кто остался с капитаном из экипажа шхуны. Остальные разбрелись в поисках работы и хлеба.
— Попрощаться пришли? — спокойно спросил капитан. Овладев собой, Лигов стал, как всегда, спокоен. Ходов уклончиво ответил:
— В ресторации надоело сидеть, да и деньжат маловато. Пришли за вами, Олег Николаевич, пора к адмиралу…
— Верно, верно. — По губам Лигова скользнула легкая улыбка, и все лицо сразу изменилось, повеселело, стало светлее.
Боцман лукаво из-под бровей посмотрел на капитана, но тот, не заметив его взгляда и уже охваченный новыми мыслями, быстро зашагал к выходу из порта и больше не оглянулся на бывшее свое судно.
Дождь не переставал. За его тусклой сеткой лица людей были однообразно землистыми, а дома с облупившейся краской выглядели уродливыми, нахохлившимися, навевающими тоску. Прохожие спешили, втянув головы в высоко поднятые воротники. Разбрызгивая лужи, проносились пролетки. Тусклыми желтыми огнями тлели редкие уличные фонари. В дождливой мгле они казались жирными пятнами на грязной бумаге. Санкт-Петербург погружался в невеселый осенний вечер.
Лигов шел быстро, размашисто. Спутники от него не отставали. Боцман шумно дышал. По его полному в оспинах лицу катился пот. Трудно было Ходову без привычки много шагать по земле. На ней он провел лишь первый десяток лет из пятидесяти прожитых.
Большой и холодный город окружал моряков. В этот сырой вечер они чувствовали себя в нем чужими.
Моряки торопились на Васильевский остров. Там, на Четвертой линии, в старом доме, приветливо светились для них окна квартиры адмирала в отставке Ивана Петровича Северова. Они спешили на свет этих окон, как бабочки летом на свет свечи. Но этот огонек не обожжет их, а согреет, даст силу, надежду, главное — надежду. Этот огонек, как маяк, укажет им путь в море…