– Никакого отхода! – не выдержав, вмешался фешник. – Мы должны сделать то, зачем пришли, а не отходить!
– Хорошо. – К чему мне было с ним спорить? – Юра, ты отходишь один, а потом… потом будет видно.
– Слушай, ты, прапорщик… – Все же поняв, что вновь начал перегибать палку, фешник не договорил.
– Не гоношись… – Надеюсь, с виду я оставался спокоен. Хотя вопрос – так ли легко мне далось это видимое спокойствие?
– Мы должны выполнить поставленную задачу во что бы то ни стало! – Теперь в голосе фешника не осталось никакого нажима, только звенящая уверенность в своей правоте и верности выбранного направления, словно не достигни разведчики цели – и реки выйдут из берегов, и земля вздыбится и улетит в небо.
– Базу мы возьмем, – не желая углублять очередной конфликт, заверил его я. И тут же был вынужден внести ясность: – Ее территорию мы займем по-любому. Только хватит ли нам времени, чтобы задавить противника в жилых помещениях?
– Должно. – Особой уверенности в словах фешника не слышалось.
– Должно… – Как эхо, повторил я.
По моим расчетам, у нас было минут пятнадцать, начиная от момента первого выстрела. Вот только жаль, что мои ребята так и не смогли выяснить количество боевиков, находящихся на второй базе. Долгое наблюдение практически ничего не дало, разве что удалось выявить периодичность смены часовых. Сама же база, находясь в межхребтовом разломе, полностью выпадала из поля зрения наблюдавших за ней разведчиков. Так что там могли находиться и трое, и пятеро, и тридцать бандитов. Да сколько угодно, раз это оставалось неизвестным. Но позволить бойцам выдвинуться ближе, тем самым рискуя быть обнаруженными, являлось непозволительной роскошью.
Смысл сказанного группником дошел до Юрки сразу – Ефимов хотел положить «чехов» в момент, когда те станут молиться. Но процесс убийства людей, молящихся Богу, не вызвал протеста ни у Калинина, ни у находившегося тут же фешника. Жесткосердечность старшего прапорщика снискала гораздо большее уважение, чем лживое лицемерие некоторых правозащитников, рассуждающих о гуманном и негуманном оружии. Ни одно оружие не может быть гуманным, любое оружие несет смерть и страдания. Смерть и разрушение. Молитва… Кому какое дело до их молитвы и их Бога? Их Бога… А разве богов много? Какая разница? Никакой. Там впереди враги, и их надо уничтожить, а как и когда – неважно. Во время утреннего намаза? Отлично! Калинин зло усмехнулся. Значит, так будет угодно Аллаху…
А перед тем как начать движение к последнему рубежу, командир группы, видимо, не столько желая наставить, сколько подбодрить, поманил Калинина к себе: