Мы находим в "Сване" описание сцены, которая наверняка произошла в детстве с самим Марсельм, однажды вечером, когда его мать, принимая гостей за ужином, не смогла прийти к нему в комнату, чтобы поцеловать на ночь. В отчаянии, "словно любовник, который чувствует, что его возлюбленная веселится там, где ему нельзя быть с нею", он не смог противиться желанию во что бы то ни стало поцеловать мать, когда та отправится в свою спальню. Непослушание вызвало гнев родителей, но малыш, казалось, был в таком горе, и так рыдал, что отец сжалился первым и заявил: "Так ты его до болезни доведешь, чего доброго. У него в комнате две кровати, ляг сегодня рядом..." Этот случай стал, как на то указывал сам Пруст, поворотным в его жизни, потому что он тогда впервые познал любовную тоску, а еще потому что в тот вечер матери пришлось отказаться от своего намерения быть твердой. Невротический уход в себя, который мало-помалу заставит его отгородиться от общественной жизни и сделает из него одновременно "великого больного" и великого писателя, начался именно той комбрейской ночью.
ДЕКОРАЦИИ ДЕТСТВА
Детство Пруста проходит в четырех декорациях, которые, преображенные и переплавленные его искусством, стали нам хорошо знакомы. Первая - это Париж, где он жил со своими родителями, в солидном буржуазном доме № 9 на бульваре Мальзерб. После полудня его водили на Елисейские поля, где, рядом с деревянными лошадками и купами лавровых деревьев, по ту сторону "границы, которую охраняют, расставленные через равные промежутки, бастионы продавцов ячменного сахара", он играл вместе со стайкой девочек, которым предстояло, слившись в одно лицо, стать Жильбертой. То были: Мари и Нелли де Бенардаки, Габриель Шварц и Жанна Пуке (позж!е, много позже: княгиня Радзивилл, графиня де Контад, госпожа Л.-Л. Клотц и госпожа ГаСгон де Кайаве).
Вторая декорация - это Илье, где семья проводила каникулы у тети Амио, в доме № 4 по улице Святого Духа. Какое счастье - едва сойдя с поезда, добежать до Луары, вновь увидеть, в зависимости от времени года, цветущий боярышник или лютики на Пасху, маки и хлеба летом, и всегда - старую церковь под аспидным клобуком, усыпанным воронами, -овчарку, стерегущую стадо домов. Как ему нравилось в своей комнате, где длинные белые занавеси укрывали от взоров кровать, одеяло в цветочек, вышитые покрывала. Он любил вновь находить рядом с постелью "троицу" из стакана с синим рисунком, сахарницы и графина; на камине - стеклянный колпак, под которым тикали часы; на стене - образ Спасителя и ветки самшита, освященные в Вербное воскресенье. Но больше всего он ценил долгие дни, проведенные за чтением на Кателанском лугу - в маленьком парке, окрещенном так его владельцем, дядюшкой Амио.