Внизу, почти у самых дверей, они встретили Нейтли, замученного, грязного и несчастного. Галстук съехал набок, рубашка была измята, он брел, держа руки в карманах. Вид у него был виноватый и подавленный. Они сразу перестали смеяться.
— Что случилось, малыш? — сочувственным тоном поинтересовался Йоссариан.
— Опять промотался дотла, — смущенно ответил Нейтли, криво усмехаясь. — Не знаю, что теперь делать.
Йоссариан тоже не знал. Последние тридцать два часа Нейтли тратил по двадцать долларов в час на свою обожаемую красотку и в результате промотал все жалованье, а также солидное вспомоществование, которое он получал ежемесячно от своего состоятельного и щедрого папаши. А это значило, что он долго теперь не сможет проводить время со своей пассией. Она не позволяла ему ходить рядом с ней, когда разгуливала по панели, приставая к другим военным, и впадала в ярость, если замечала, что он плетется за ней на расстоянии. Он мог бы, конечно, околачиваться у ее дома, но никогда не был уверен, дома ли она. Без денег она ему ничего не разрешала. Секс сам по себе ее не интересовал.
Капитан Блэк бывая в Риме, ставил своей целью купить именно возлюбленную Нейтли — только для того, чтобы позднее помучить Нейтли подробным рассказом о проведенном с ней времени. Нейтли при этом чуть ли не лез на стену, доставляя тем самым капитану Блэку огромное удовольствие.
Лючану растрогал несчастный вид Нейтли, но едва они с Йоссарианом вышли на залитую солнцем улицу, как она снова начала хохотать, как сумасшедшая. Высунувшись в окно. Заморыш Джо умолял их вернуться и божился, что он вправду фотокорреспондент журнала «Лайф». Лючана весело бежала по тротуару, постукивая высокими белыми каблучками, и тащила за собой Йоссариана, как на буксире. Она и на улице оставалась такой же страстной, озорной и изобретательной девчонкой, какой была накануне во время танца и, видимо, вообще всегда. Йоссариан обнял ее за талию, и так они дошли до угла. Там она высвободилась, достала зеркальце, поправила волосы и намазала губы.
— Почему бы тебе не попросить у меня разрешения записать на бумажке мою фамилию и адрес, чтобы разыскать меня, когда в следующий раз приедешь в Рим? — предложила она.
— Действительно, — согласился он, — почему бы тебе не разрешить мне записать на бумажке твою фамилию и адрес?
— Почему? — спросила она задиристо, и рот ее внезапно скривился в горькой усмешке, а в глазах блеснул гнев. — Чтобы ты разорвал эту бумажку на мелкие клочья, едва я скроюсь за углом?
— Почему я должен ее разорвать? — смутившись, запротестовал Йоссариан. — Что за чертовщину ты мелешь?