Прежде это была семейная квартира, однако несколько комнат были соединены вместе и образовали просторную студию, остались только крошечная гостиная и спальня, меблированные со вкусом, но безлико, в том же непритязательном стиле, что и бретонский дом. Первой вещью, бросившейся ей в глаза, когда она вошла, был висевший в холле портрет женщины с очень красивой и необычной внешностью, нетипично традиционный, словно Алек подавил свою обычную манеру после протестов, чтобы удовлетворить позировавшую даму либо какую-нибудь комиссию. Тем не менее, портрет буквально вырывался из рамы со всей силой и энергией, от которых Роза буквально застыла на месте.
— Кто это? — спросила она, уже почти настроившись на уклончивый ответ и предполагая, что это одна из бывших любовниц.
— Это старая-престарая история, — ответил он отрывисто. — По технике картина отвратительна. Плюс к тому же фальшивая и излишне слащавая.
— По-моему, она потрясающая, — храбро заявила Роза. Алек всегда был неизменно сдержанным в отношении своих собственных работ. — Тогда почему она тут висит, если тебе не нравится? — Однако он уже хлопотал на кухне, готовя кофе, и не слышал ее.
— Я здесь провожу в течение года не так много времени, — словоохотливо комментировал он. — Но сохраняю квартиру как базу для выставок и прочего, к тому же иногда приходится читать лекции и поддерживать свои финансовые дела. Я не настолько эксцентричен, чтобы позволить себя обжуливать. Ну и, разумеется, Париж обладает своей неповторимой способностью вдохновлять. Время от времени у меня тут получаются вполне приличные работы. В историческом плане этот район буквально кишит призраками художников, как тебе наверняка известно. Разумеется, когда я снял квартиру, студии тут не было. Вот почему тут только одна спальня или, если выражаться более точно, одна кровать. К сожалению, вчера ты отвергла мои приставания. Это означает, что тебе придется спать на диванчике, в гостиной.
Роза бросила в него подушкой. Он собирался было швырнуть в ответ, но тут их глаза встретились, и он, кажется, переменил свое решение.
— Никаких конских игр на плацу, — сухо и насмешливо произнес он. — Давай начнем с Бобура.
Площадь Бобур, как пояснил Алек, была местонахождением так называемого Помпидолеума, более точно именуемого Центром Жоржа Помпиду, фантастического модернистского сооружения из стекла и стали, что возвышалось над некогда скучноватым районом Парижа и вмещало в себя, помимо прочих учреждений, Музей современного искусства. Возле него, на обширных подходах, выступали разнообразнейшие уличные артисты, вокруг которых собирались толпы зевак. Один из них, закованный в цепи, собирался от них освобождаться, с урчанием и воплями, под увещевания его подручного, который непрерывно взывал к толпе, требуя новых и новых франков для поддержания сил своего друга. Другой артист, в клоунских регалиях, потрясающе разыгрывал сложную пантомиму, когда кто-то из зрителей поворачивал воображаемый ключ в его спине. Третья группа участвовала в каком-то непонятном театральном действе, применяя странную, сюрреалистическую бутафорию и множество ролей для каждого исполнителя. Жизнь в этом месте буквально пульсировала и кипела.