— Где тебе нравится, — ответила она неуверенно, удивляясь, с чего это он решил спрашивать ее.
— Будучи таким страшно богатым и все такое прочее, — сказал Алек с насмешкой над самим собой, важно надувая щеки, — я полагаю, что должен был бы для пущей важности сводить тебя к «Максиму», чтобы ты могла надеть то свое сногсшибательное черное платье. — Роза разинула рот. Конечно, у них был общий шкаф для одежды в этой квартире, и он, должно быть, заметил там это платье. — Однако, возможно, ты сочтешь меня старым и подлым жадиной, если я отведу тебя есть кускус в боковую улочку Латинского квартала?
В результате им не пришлось беспокоиться о том, чтобы переодеваться к ужину, и они пошли рука об руку вниз по Рю-де-Вожирар к бульвару Сен-Мишель, который, несмотря на сезон, тем не менее лопался от избытка жизни, а оттуда вниз по шумному, полному людьми переулку, где по обеим сторонам разместились недорогие этнические бистро. Алек вскоре выбрал то, что ему нравилось, и когда они вошли в тесноватое, пестрое помещение, Розе пришло в голову, что окружающим они должны казаться влюбленной парочкой. Рука Алека схватила ее за локоть, и он направил ее к крошечному столику на двоих, торжественно выдвинул для нее стул, наклонил к ней голову, объясняя меню. Обычно вздрагивавшая, если он прикасался к ней, в этот вечер Роза обнаружила, что чувствует себя на удивление непринужденно, словно такая близость была естественной, давней и почти автоматической.
Розе еще не доводилось пробовать кускус — белоснежный холмик из пшеничных зерен, на котором разместилось ароматное жаркое из барашка с овощами, подававшийся с обжигающе горячим соусом. Алек объяснил, что это североамериканское блюдо, очень сытное, его излюбленная еда, еще с тех пор, когда он учился в художественной школе. Ресторанчик заполняли завсегдатаи, здесь не было ни одного туриста. Алек, казалось, чувствовал себя как дома, открытый, раскованный и внимательный. Они провели в ресторанчике несколько часов и в результате уговорили изрядное количество грубоватого красного алжирского вина. Роза была в приподнятом настроении, и все ей казалось нипочем. Глядя на Алека, она чувствовала себя странным образом опутанной им, поглощенной мощью его личности и тела. Ее захлестывали волны безрассудного желания. В вине ли дело, или в атмосфере Парижа, или в их непрерывном общении, просто она, наконец, приняла то, что так безуспешно пыталась отрицать в своей душе, — ей ужасно хотелось оказаться с Алеком в постели и она отчаянно надеялась, что он прочтет ее мысли, как читает остальные. Колокола тревоги просто надрывались в ней, но с каждой минутой как бы отдалялись, пока не превратились в еле слышное треньканье. К черту все последствия, она будет стараться, чтобы это произошло. Вот и все.