Все это было обычным, не случись одного нечаянного обстоятельства. Вдруг открылось, что корнет Александров был... девицей Надеждой Дуровой. Что заставило девушку из дворянской семьи покинуть отчий дом, скрыть свой пол и стать воином?
Обо всем этом поведала много лет спустя сама Дурова. Пушкин опубликовал в «Современнике» за 1836 год ее «Записки кавалерист-девицы» с таким комментарием: «С неизъяснимым участием прочли мы признание женщины, столь необыкновенной; с изумлением увидели, что нежные пальчики, некогда сжимавшие окровавленную рукоять уланской сабли, владеют и пером быстрым, живописным и пламенным».
И вот что узнаем мы из этих «Записок»...
Ее семья происходила из рода смоленско-полоцких шляхтичей Туровских. При царе Алексее Михайловиче они были переселены в Уфимскую губернию и стали зваться сначала Туровыми, а потом — Дуровыми. В Сарапуле Дуров служил городничим. Здесь и в имении Великая Круча на Полтавщине, где жила ее бабка, прошли детские годы будущей «кавалерист-девицы». Здесь и решилась она «отделиться от пола, находящегося... под проклятием божиим».
Рассказывая о своей юности, Н. А. Дурова не обмолвилась ни одним словом в своих «Записках» о такой недостойной, на ее взгляд, странице биографии, как кратковременное замужество и рождение сына. Больше того, она сознательно искажала свой возраст, делая невозможным даже предположение о ее браке. Когда выходила в отставку, в документах военного министерства стоит год рождения — 1793. Но уже совсем недавно, в наши дни был найден документ, раскрывающий тайну, — запись Вознесенского собора о браке, сделанная 25 октября 1801 года: «Сарапульского земского суда дворянский заседатель 14-го класса Василий Степанович Чернов, 25 лет, понял[10] г. сарапульского городничего секунд-майора Андрея Дурова дочь девицу Надежду, 18 лет». Сохранилось также метрическое свидетельство о рождении у Черновых в январе 1803 года сына Ивана. Согласия в семье, однако, не было, и вскоре Надежда покинула мужа и сына[11].
...В тот день, когда Дурова покинула родной дом, казачий Атаманский полк направлялся на Дон. Казачий полковник разрешил «сыну дворянина», решившему посвятить себя военной службе вопреки родительской воле, стать в строй первой сотни. Казаки тепло приняли в свою семью «камского найденыша», восторгались его умением ловко ездить верхом. «Говорили, — вспоминает Дурова,— что я хорошо сижу на лошади и что у меня прекрасная черкесская талия».
Поход с Камы на Дон продолжался больше месяца, и все это время Дурова оставалась в строю, привыкая к тяготам военной службы. «Теперь я казак, в мундире, с саблею... — читаем мы в «Записках». — Тяжелая пика утомляет руку мою, не пришедшую еще в полную силу. Вместо подруг меня окружают казаки, которых наречие, шутки, грубый голос и хохот трогают меня...».