Толстые каменные стены. Гулкие каменные плиты. Сводчатые коридоры, особый тюремный запах: пахнет сыростью, табаком, сотнями грязных тел. Распахнулась дверь камеры. Пять больших окон на 3/4 закрыты деревянными щитами, потому полутьма. Гул голосов. Нары рядами, кровати, опять нары вдоль стен. Сотня женщин всех возрастов и обличий. Как поток через шлюз, вливается в камеры наш этап. Кто-то встретил знакомых: — Катька, сюда! К черту, в угол отгоните интеллигенцию!
— Не тронь, у нас бабы хорошие, в доску свои. Вместе голодовку держали.
— Ну, врешь! Какая тебе голодовка на этапе? Пристрелят, и все!
— За попытку к бегству?
— Всех не перестреляешь, если весь вагон отказался брать хлеб.
— Пять суток в Новосибирске на жарище поджаривали.
— Старушка, старушка, ты не бойсь — мы не тронем! Наконец мы растасовались, как колода карт. Разместились по нарам. Схлынула очередь у параши. Принесли баланду, разлили по мискам. Я нашла себе свободное место у стены. Рядом на постели с подушкой и одеялом — виден опытный житель — сидела женщина с интеллигентным скорбным еврейским лицом.
— Откуда этап? — спросила она меня, зорко всматриваясь.
— Сборный. В Свердловске сбили из разных тюрем.
Я — из Ленинграда, — в глазах у женщины вопросительно засветились огоньки, — зиму провела на Шпалерке, в апреле — приговор, пятьдесят восьмая, десять-два, перевели в Кресты. В мае взяли на этап. Говорят, на Колыму. Интерес в ее глазах вспыхнул сильнее.
— Я только что с Колымы. В Москву, на переследствие.
— крд?*
— КРТД**. С КРД не возят так далеко на переследствие,— усмехнулась она.
— Давно сидите?
— Взяли в тридцатом, сначала в ссылку, потом в политизолятор. — Она посмотрела на меня привычным и зорким взглядом.— Вы по какому делу?
— По делу Академии наук.
— Много взяли из академии?
— Начали весной. Но я была в экспедиции летом.
Вернулась осенью. Взяли пятнадцатого октября.
— Вы член партии?
— Нет.
Она покивала головой:
— И тех и других берут, и тех и других. — Посмотрела оценивающим взглядом: — Вы Ленинградский университет кончали? Мои дочери учились там в двадцатые годы. Помолчали. Взглядом осторожно ощупывали друг друга, как полагается по тюремной этике.
— С кем вы сидели в камере? — спросила она.
— Разный, очень разный состав. Из тех, кто вас может интересовать, встретила Катю Гусакову.
Она вздрогнула. Я смотрела оценивающе.
— Давно она в тюрьме?
— Год сидела в одиночке. К нам к камеру привели как с креста снятую. Одни глаза и косы длинные. Тело — прозрачное. Сказала, что после длительной голодовки.
* КРД — контрреволюционная деятельность