Намерение Ландау выехать за границу, по данным агентуры и оперативной техники, усиленно подогревается его окружением, в частности профессором Лифшицем Е.М. Так, 30 сентября 1956 года между Ландау и Лифшицем состоялся разговор о поездке за границу (записан по техническим причинам не полностью), во время которого Лифшиц уговаривал Ландау написать письмо тов. Хрущеву, заявляя: “И, тем не менее, я считаю, что нам там бы жилось лучше… но в материальном отношении тоже лучше будет…”
7 октября 1956 года Лифшиц заявил Ландау:
“…Вот не пускают тебя и меня, по-видимому, потому, что боятся, что останемся. Я не думаю, чтобы в отношении меня такое было… Они считают, что я плохой физик… Я, между прочим, думаю, честно говоря, что если бы я уехал и остался, были бы рады, что вот можно было бы какой шум поднять из этого. С одной стороны — не жалко, а с другой — какой шум”».
Один из наиболее близких лиц к Ландау по вопросу его поездки за границу в 1957 году сообщил:
«…Было бы неосторожным разрешить Ландау выехать за границу, поскольку нельзя быть уверенным, что он вернется. Он, безусловно, не привязан к семье, а привязанность к сыну не производит впечатления глубокой привязанности отца. Он мало с ним общается и больше думает о своих любовницах, чем о сыне… Обстоятельства, в которых он жил последние двадцать лет, и окружение, которое он себе создал, укрепили и развили в нем характерные для него всегда черты индивидуализма и сознание своей непогрешимости. Поэтому в случае выезда за границу он будет вести себя и выступать только с точки зрения своих личных интересов, вкусов и ощущений».
Снова хочется на минуту отложить в сторону тайное донесение. Судьбе было угодно, чтоб слова о том, что Дау мало общается с сыном, я услышала из уст одного из тех, кого Лев Давидович считал своим другом. Хорош друг, нечего сказать! Я очень хорошо помню этот разговор. Меня тогда поразила какая-то холодная жестокость в тоне, каким все это говорилось, и то, что все это выдумки. Бывая в доме Дау чуть ли не каждый день, я знала, что он уделяет сыну много внимания, воспитывая его не нотациями, что было ему вообще не свойственно, а именно дружеским общением. Так же, как в свое время мне, Дау давал сыну книги, а потом словно случайно заводил о них разговор.
— Надо каждый день строить и созидать свою жизнь, — говорил он нам с Гариком. — За вас этого никто не сделает. И надо постоянно стремиться к счастью, это обязанность человека, его долг. Более того, каждый должен научиться радоваться жизни. А наша система воспитания такова, что нормой считается не жизнерадостное настроение, а сосредоточенно-унылое. Дело доходит до анекдота: гарантией благонадежности советского человека служит выражение лица угрюмое, как у медведя, и одежда самых мрачных тонов. Что называется — делать умный вид. Модель руководителя — именно в том смысле, что только и умеет, что руками водить.