Лев Ландау (Бессараб) - страница 64

Как мог Хейфец не заметить столь важного диалога и, более того, еще и упрекать следователя, что он не предъявил допрашиваемому этого документа, понять невозможно. Тем более что дальше происходят невероятные вещи: на том основании, что следователь не предъявил Ландау листовки, Хейфец строит предположение, что был предатель. В статье Хейфеца приведен его разговор с Наташей Корец: «По документам создается впечатление, что дело против вашего отца и Ландау было провокацией НКВД, что идею листовки подбросил провокатор». На что дочь Кореца отвечает: «О листовке знали три человека: Ландау, отец и тот, третий. Единственный экземпляр листовки, тот, что показывал следователь, находился у него. У Павла Когана».

Значит, Корец отдал ее Когану? Зачем?

Мне довелось несколько раз встретиться с Моисеем Абрамовичем Корецом, когда начался сбор материалов для книги о Ландау. Это было в январе 1968 года. Первая встреча состоялась на квартире Ландау. Корец ошибочно полагал, что Дау арестовали по доносу его соавтора, как ошибался и Лев Давидович. Что, повторяю, дает основание утверждать, что здесь, по-видимому, имела место провокация НКВД. Ландау рассказывал о доносе и своим ближайшим друзьям, и жене, и даже наиболее близким ученикам, таким как Карей Тер-Мартиросян и Алексей Абрикосов, что они подтвердили устно и письменно. Ландау считал соавтора виновным и, как он говорил, «предал его анафеме». Он трагически заблуждался.

Заслуживает внимания мнение профессора Абрама Константиновича Кикоина, высказанное им в письме автору этих строк. Написав, что он не может себе представить Пятигорского автором клеветнического доноса, Кикоин пишет: «Далеко не кристально чистая репутация органов НКВД того времени заставляет меня заподозрить деятелей этого зловещего ведомства в провокации и в подлоге. Возможно, что внезапный и, возможно, непонятный для них приказ об освобождении Ландау ровно через год после ареста побудил тех, кто его освобождал, дать ему какое-то объяснение причины ареста и предъявить поддельный документ. „Почерк“ НКВД виден в самом характере „обвинения“: еврей Ландау шпионит в пользу немцев! В тридцатых годах!! Для деятелей НКВД в то время это стандартное, совершенно обыденное, тривиальное обвинение».

Это весьма убедительно, однако нельзя забывать, что мы имеем дело с предположением. Догадка остается догадкой. К этому следует добавить, что в случае, если профессор Кикоин прав, можно только подивиться коварству лиц, сочинивших поддельный донос: они выбрали в качестве предполагаемого доносчика соавтора арестованного, то есть человека, которому это было как бы выгодно: в случае осуждения Ландау — а в этом можно было не сомневаться — он оставался единственным автором солидного научного труда. В этом смысле действия НКВД были точны. Ландау по природе отличался доверчивостью. Разумеется, он не мог заподозрить в таком поступке никого из своих друзей или учеников. А здесь — проверил. И, естественно, не забыл, не простил до самой своей смерти. Когда он в конце жизни составил список своих учеников, тех, кому за четверть века удалось сдать экзамены изобретенного им теорминимума, то Пятигорского, который сдал эти наитруднейшие экзамены пятым по счету, Ландау в список не включил.