— О, Мэгги, милая, — простонал он, нежно обнимая ее и позволяя ей плакать, когда рыдания сотрясли ее тело. — Этот наглец, — бормотал он, когда слезы продолжали литься, — этот мерзкий, паршивый...
— Ты не понимаешь, Марк. Адам и я... мы... я...
— Я все понимаю, Мэгги, — злобно отрезал он. — Мой дорогой кузен действовал в своем духе и воспользовался преимуществом ситуации. Ни больше, ни меньше!
— Он ушел, Марк. Ушел сам, — с дрожью в голосе проговорила она. — Согласился дать развод, благословил меня на сольную карьеру — все!
— Тогда я не... Мэгги? — Марк крепко сжал ее руки. — Ты по-прежнему любишь его... — не в силах поверить, проговорил он.
Он был вправе не поверить. Она сама не верила себе, однако знала, что это, правда. Она любит Адама. И всегда будет любить. Но он окончательно и бесповоротно ушел из ее жизни.
Она должна была быть в восторге от этого, а оказалась в отчаянии.
— Мэгги, иногда память играет с нами злые шутки, — мягко убеждал Марк. — Вы с Адамом всегда физически быстро загорались. Не питай иллюзий относительно случившегося между вами прошлой ночью.
Никаких иллюзий она и не питала.
— Не беспокойся, Марк. — Улыбка сквозь слезы. — Я не собираюсь разваливаться на части. — И Мэгги странно, как-то ненатурально рассмеялась. — Ты когда-нибудь видел меня развалившейся на части, Марк?
Он нахмурился.
— В прошлый раз ты была очень близка к этому.
— И посмотри, как далеко я продвинулась с тех пор, — решительно проговорила она. — Моя карьера, наконец-то, рванется вперед. Ради этого мы так старались!
Он кивнул.
— Просто хотелось бы видеть тебя счастливой по этому поводу.
— Как только мой отец поднимется на ноги и вернется домой, я буду счастлива. Вот увидишь! — уверенно прибавила она.
Справиться с той частью сердца, что принадлежит Адаму, можно, лишь наглухо закрыв его. По-видимому, это не лучший способ, но, по крайней мере, самый безболезненный. К сожалению, отец, когда пробудится от сна, первым делом спросит об Адаме!
Они просидели остаток ночи, молча, пока спали ее родители. Мать проснулась первой в начале седьмого, и Мэгги убедила ее и Марка пойти позавтракать в больничную столовую, сама она есть не хотела.
Когда проснулся отец, они оказались вдвоем, конечно, не считая, медсестры. Отец выглядел намного лучше. Серость на щеках пропала, хотя он по-прежнему выглядел маленьким, и беззащитным на фоне белых больничных простыней.
— Взбодрись, — проговорил он, сообщая Мэгги о своем пробуждении. — Этого могло бы не случиться!
Уже случилось, она снова влюбилась в собственного мужа! Адам тоже желал ей взбодриться. Нет! Она не может думать об Адаме. От этого лишь сильнее боль.