Арно.
— Я так и сказал, Губерт. Франц, плесни мне еще растворителя на спину! От краски все чешется.
— Этот старый сукин сын интересуется нами только потому, что хочет купить.
— Да, но Мэтр не продаст нас этой сволочи.
— А может, продаст, откуда нам знать. Предложения у него интересные, правда, Карл?
— Думаю, да.
— «Думаю, да». Слышал, Арно?… Карл «думает, да».
— Осторожно с первой ступенькой…
— Да знаем уже, придурок. Ты что, новенький? Только попал в отдел по уходу?… Мы-то не новенькие, козел.
— Мы старенькие. Мы вечные.
С девочки Дженнифер Холли уже сняли платье. На ней была только пара белых носочков с нарядными помпонами (Стива, модель с ахондроплазией, увозили в коляске). Несколько рабочих терли блестящее тельце Дженнифер смоченной в растворителе ватой. Когда Уолдены прошли рядом с ней, Губертус попытался изобразить реверанс, но смог только наклонить голову над тройным подбородком.
— До встречи, моя девственная сказочная принцесса! Волшебных тебе сновидений!
Девочка повернулась к нему и жестом послала подальше. Улыбка Губертуса осталась неизменной, но пока он покачивался, как накренившееся судно, плывя в сторону выхода, его глаза сощурились так, что взгляд превратился в пару темных тире.
— Вот невоспитанная сучка. Руки чешутся преподать ей урок.
— Попроси Робертсона, пусть ее купит и поставит у себя дома, и дадим ей урок вдвоем.
— Не говори глупости, Арно. Кроме того, ты ведь знаешь, лангусты мне нравятся больше устриц… Сударыня, не могли бы вы любезно отодвинуться, если вас это не затруднит? Нам нужно пройти.
Девушка из отдела по уходу за картинами одним прыжком убралась с прохода, улыбаясь и бормоча извинения. Она занималась умственно отсталыми. Братья Уолден стремительно продолжили путь, сопровождаемые свитой телохранителей. Халат Губертуса был фиолетового цвета, халат Арнольдуса — морковного с зелеными отблесками; внизу — два слоя бархатной подкладки, а поясами можно было бы обхватить семерых взрослых мужчин.
— Губерт.
— Что, Арно?
— Я должен тебе признаться.
— Хм?
— Вчера я стащил у тебя плейер. Он в моем шкафчике.
— Я тоже должен тебе кое в чем признаться, Арно.
— В чем, Губерт?
— Мой плейер на фиг сломан.
Послышалось сопранное хихиканье, и пара громадных близнецов вышла из выставочного зала через эваковыход.
Музей современного искусства в Мюнхене представляет собой усеянный колоннами беловатый параллелепипед рядом с Английским парком. Его гонители называют его «Белой сосиской». Открыли музей семьдесят лет назад шумным парадом под предводительством Адольфа Гитлера, который хотел, чтобы музей стал символом чистоты немецкого искусства. В параде участвовали наряженные нимфами девицы, двигавшиеся словно куклы и моргавшие так, будто их включали по команде. Фюреру это моргание не понравилось. Одновременно с помпезной церемонией в музее прошло открытие выставки поменьше, но столь же важной, под названием «Выродившееся искусство», где выставлялись работы художников, запрещенных режимом, например, Пауля Клее. Братья Уолден слышали об этой истории, и пока они, необъятные и внушительные, катились по коридорам музея по направлению к раздевалкам, они все бились над вопросом, в какую из этих двух коллекций включил бы их нацистский правитель. В ту, что символизировала чистоту германской нации? В «Выродившееся искусство»?