— Рискуя, что он убежит и выдаст их? Нет. Если Диас невиновен, то он мертв. Этот вывод мне кажется очевидным. Но главный вопрос вот в чем: почему его труп до сих пор не найден? Вот чего я не пойму. Даже если предположить, что он был им нужен как водитель, почему его не оказалось в фургоне? Куда они его увезли? Зачем прятать труп Диаса?
— Это равнозначно предположению о том, что Диас тоже виновен.
— В сторону нелегалку. Что остается?
— В этом случае, похоже, правдоподобной окажется версия полиции: Диас делает запись и режет Аннек в фургоне. Потом едет в отдаленное место, заворачивает Аннек в пленку, вытаскивает на траву и раздевает, ставит запись в ногах и удирает в другое место, в сорока километрах к северу, где его ждет еще одна машина.
— Мне эта версия уже не кажется правдоподобной.
— Почему?
— Диас — мудак, — сказала мисс Вуд. — Пишет стишки, фотографирует пейзажи и позволяет крутить собой таким, как Брисеида. Если он в этом как-то задействован, он был не один.
— Как охранник он был очень компетентен, — возразил Босх. — Для перевозки картин в гостиницу мы выбрали лучших, не забывай.
— Я не говорю, что он был плохим охранником. Я говорю, что он был мудаком. Деревенским олухом. Он не мог сам завести всю эту игру.
Легкий стук в дверь и медленное дуновение духов. Украшение было не «Столом», да и вообще не предметом мебели, а просто «Угловым украшением», несчастным, бедным предметом, который работал по понедельникам (в «Музеумсквартир» для картин этот день был выходным), одной из прикрас, которые отдел декорирования придумывал, чтобы разнообразить пустые комнаты, и это было прежде всего заметно в его неопытности при подаче кофе. После секундного замешательства Босх разобрал, что это молодой человек, скорее всего восемнадцати- или девятнадцатилетний паренек. Его прическа представляла собой каракули симметричных локонов цвета воронова крыла в форме волют, усеянных серебристыми перьями. Длинная, похожая на трубу туника из черного бархата на спине открывалась огромным декольте, казавшимся чуть ли не изъяном, нижняя часть которого обнажала половину твердых ягодиц, окрашенных в черно-каштановый цвет, как и все тело. Он поставил две чашки кофе на стол. Макияж его не выражал ни мыслей, ни чувств: это была маска полинезийского воина или духа вуду. Белая этикетка на шее гласила: «Мишель». Подпись в нижней части спины принадлежала какому-то Грасу. В ушах у него были заглушки.
Когда украшение повернулось к Босху, он смог рассмотреть его руки: они блестели темной бронзой; ногти как ониксы.