5 декабря 1946 года. Китай, недалеко от г. Нанкин
— Явился, — полуутвердительно-полувопросительно уставился на прапорщика Бондаря капитан Голенко.
— Так точно, товарищ капитан! — немолодой мужик вытянулся в струнку.
— Отставить. Вот скажи мне, дорогой друг, чем это ты в деревне занимался?
— Налаживал отношения с дружественным китайским пролетариатом! — Несмотря на серьезный тон, в глазах Бондаря светился огонек хитринки.
Никита вздохнул.
«Небось опять чего-нибудь на рисовую водку выменивал. Хомяк недорезанный!» Еще раз вздохнув танкист грустно посмотрел на темнеющее небо.
— Товарищ капитан, я ж в свободное время. Службе никакого урона, а только польза.
— Ладно, Александр Юрьевич, чего менял-то хоть? Не патроны, надеюсь?
— Как можно! — замотал головой прапорщик. — Это ж подсудное дело. Только часы трофейные, да очки защитные. А то у меня поднакопилось.
— И как обмен?
— Удачно. Четырнадцать литров чистой водки плюс настоечка и чай. Мне уже насчет некоторых деталей с интендантом удалось сговориться, так что мы пер…
— Нет, нет, нет! — капитан решил даже не пытаться разбираться в хитросплетениях здешней экономики. — Даже слышать про эти ваши завихрения не хочу. Но смотри мне, попадешься — шкуру спущу. Свободен.
Наблюдая за развернувшимся прапорщиком, бодро шагающим к центру расположения батальона, Голенко в очередной раз горестно вздохнул и потопал в штаб.
«Вот, млин, распоясались. Как Шульга с политработы ушел, так им теперь все можно. А этот новенький замполит совсем никуда не годится. Черт-те чем занимается», — задумавшийся танкист едва не врезался в свой собственный танк.
— Как дела, Рыся? — нежно похлопав стального монстра по бронированному боку, Никита ловко залез на башню. — Снаряды в тебя загрузили? А топлива налили? — Разговаривающий с железякой капитан мог показаться странным, но учитывая, что меньше недели назад эта самая штука спасла ему жизнь при встрече с целой батареей американских противотанковых самоходок (на лобовом листе насчитали потом восемнадцать отметин от не пробивших броню снарядов), а до того в боях на Пусанском плацдарме в Корее не сломалась ни разу и вообще вела себя донельзя идеально, то такое отношение офицера к танку казалось уже и не особенно странным. Танк-то ведь взаимностью отвечал.
— Никита! — старый знакомый, Ринат Бусаев, махал рукой, подзывая к себе.
— Чего тебе?
— Лавриненко вторую сотню взял!
— В смысле?
— Да в прямом!! Он на своей «семерке» вчера еще три британских «Крестоносца» сжег, так что теперь у него за две войны двести одна уничтоженная машина! Только что по радио передали! — Бусаев радовался так, словно это был его счет, а не знаменитого полковника.