Он едва не на половину клинка вогнал шпагу в живот британского солдата, с силой провернул её и вырвал. Солдат покачнулся, хватаясь за живот, и осел на землю. Федорцов оттолкнул его и без зазрения совести рубанул по спине другого британца, сражавшегося с рослым гренадером.
Быстрым ударом прикончив ещё одного вражеского солдата, я шагнул вперёд и только тут заметил, что за ним никого нет. Оказывается, мы дрались уже у самых пушек, британцы спинами упирались в фашины, огораживавшие вражеские батареи.
— Куда, вашбродь?! — рявкнул мне прямо в ухо старший унтер Ермолаев. — Негоже врагу спину подставлять!
Он за воротник мундира втащил меня в обратно в схватку, словно нашкодившего котёнка.
— Прощенья просим, вашбродь, — сказал он мне и тут же ринулся на помощь кому-то из солдат, дравшемуся сразу с двумя шотландскими стрелками.
Вот как истончилась линия британских войск. Считай, совсем не осталось солдат, а пушки молчат. Последний, как говориться, довод — или всё же боеприпасов нет.
Снова отвлёкся и на сей раз — поплатился Британец, держащий мушкет как дубинку, штык где-то потерял, с размаху врезал мне по голове. Спас кивер, принявший на себя большую часть косого удара. И всё же висок пронзила острая боль, по лицу потекла кровь, норовившая залить левый глаз, в голове зашумело. Британец замахнулся снова. Я пошатнулся, пытаясь закрыться от удара, хотя и понимал, что не сумею. Ударить британец не успел. В бок ему вонзил штык солдат моего полка, с силой нажав, он повалил британца на землю и ещё дважды ударил в грудь.
— Спасибо, — ещё не вполне окрепшим голосом поблагодарил его я.
— Ништо, вашбродь, — ответил тот.
Над шумом битвы разнеслась звонкая песнь кавалерийской трубы. Я, как и многие на поле боя, поднял голову, и увидел всадника в уланском мундире с серебряной георгиевской трубой в руках. Над британской батареей реяло российское знамя, воткнутое в землю между пушек.
Спешившиеся егеря, укрывшись за фашинами, прикрывавшими британские орудия, вели огонь, отстреливая офицеров и сержантов. Из-за чего строй врага медленно, но верно, превращался в толпу вооружённых людей. И люди эти умирать не хотели. К чести британцев, надо сказать, что побежали далеко не все. Иные под командой сержантов и офицеров сбивались в каре и дрались до последнего. Были и те, кто бросал оружие и сдавался. И, конечно же, бежали. С мушкетами и без, срывая с себя мундиры, бросая тесаки.
Это был форменный разгром!
После второго дня сражения лагерь выглядел гораздо страшнее. Живых было куда меньше, мёртвых — больше. Похоронные и трофейные команды трудились вовсю, к сбору тел и рытью могил привлекли пленных британцев. Но куда больше них трудились врачи и фельдшера. Раненых было в разы больше, особенно из-за того, что сегодня в атаку пошли солдаты и офицеры, получившие вчера лёгкие ранения. Днём лагерь выглядел не так зловеще, как вечером, при свете факелов.