— Имеем! — стукнул кулаком по столу Панкаршин. — Имеем полное право, штабс-капитан! Потому что идёт война! И законы мирного времени к ней неприменимы. Я старший по званию офицер среди вас, так что приказываю майору Губанову воплотить свои предложения в жизнь.
— Есть, — ответил мой командир. — Господа офицеры.
Это было одновременно прощание с теми, кто остаётся в кают-компании и приказ нам, офицерам батальона, следовать за ним.
— Штабс-капитан Зенцов, — обратился майор к командиру первой роты, когда мы вышли из кают-компании, — фельдфебель Боев ещё служит у вас?
— Так точно, — кивнул тот.
— Как только батальон вернётся в расположение, пусть явится ко мне.
— Есть.
Расположением батальона называлась жилая палуба, очень похожая на ту, в которой мы обитали на «Гангуте». Именно туда, ориентируясь по новым надписям на табличках со стрелками, должны были вернуться наши солдаты. В расположении нас уже ждала большая часть батальона, лишь несколько взводов ещё конвоировали британцев по приказу подполковника Панкаршина в трюм дредноута. Исключения не сделали даже для обслуги паровой машины, приводившей его в движение. Это были весьма колоритные личности — голые по пояс, в одних форменных штанах, давно уже не белого цвета, перемазанные и всклокоченные, как черти, которых только из пекла вытащили.
— Фельдфебель Боев по вашему приказанию прибыл, — браво щёлкнул каблуками здоровенный детина в идеально сидящем мундире и запачканных порохом перчатках.
— Собери из батальона таких же, как ты, опалённых, — сказал ему Губанов, — человек сто. Вы мне понадобитесь.
— Есть, — коротко кивнул тот — Разрешите идти?
— Ступайте, — сказал майор. — Вы мне понадобитесь через четверть часа. Вам хватит?
— Вполне.
Опалёнными войной звали людей, у которых от пролитой в сотнях боёв крови совершенно отмирает совесть. Они, следуя приказу, зарежут младенца или сотворят ещё что похуже. Им всё равно, убивать или нет, для них просто нет подобного выбора. Только такие солдаты и могли выполнить приказ — и перебить весь экипаж дредноута до последнего человека.
— Поручик Суворов, — обратился ко мне майор, — мы с вами проконтролируем фельдфебеля Боева.
— Разрешите спросить, господин майор?
— Спрашивайте, поручик.
Я помолчал с полминуты, собираясь с мыслями и формулируя вопрос. Однако всё, чего смог от себя добиться звучало весьма жалко:
— Почему я?
— Потому, — ответил мне майор, — что из тебя, Серёжа, может выйти отличный командир. Но для этого ты должен понять одну истину войны. А именно, война — это тяжёлая и грязная работа, которую мы выбрали для себя сами.