— Я ничего не вижу, — сказала она, когда движение лайнера, казалось, возвратилось в норму. За иллюминатором весь мир был погружен во тьму, и лайнер пробивался через густые облака, время от времени тяжело содрогаясь, как бы напоминая пассажирам, что опасность не миновала.
— Темно, — спокойно заметил он, откидываясь на спинку кресла.
Шанталь пожалела, что спокойствие мистера Мантеакиса не может передаться ей.
— Разве пилотам что-нибудь видно?
— Они летят по приборам.
Но что, если показания приборов не верны? — возник у нее вопрос. Вместо этого ее мысли обратились к прожитой жизни, к решениям, которые она когда-то приняла, и возможностям, которые были упущены.
— Такие моменты очень подходят для того, чтобы заняться самоанализом, — с невеселой усмешкой сказала она. — Лучшей возможности заглянуть себе в душу быть не может.
— Жизнь никогда не оправдывает наших ожиданий, не правда ли?
Шанталь бросила на него осторожный взгляд. От этого рослого, представительного мужчины веет силой. И спокойствием.
— Вы правы.
— Какие ваши ожидания не сбылись?
Она снова отрицательно качнула головой. Ей нельзя говорить об этом.
Ей ни о чем нельзя говорить.
Внезапно Шанталь мысленно перенеслась в Нью-Йорк.
Она была почетной гостьей на ежегодной Неделе моды, проходившей в Нью-Йорке, и устроители забронировали ей королевский номер в «Ле Меридьен» — фешенебельном отеле, в котором царил настоящий французский дух. Вероятно, они думали, что ей будет приятно услышать французскую речь, но она приехала в Нью-Йорк не для того, чтобы найти там напоминание о Франции, Мелио или даже Ла-Круа. Она прилетела туда в надежде найти часть своего прошлого или, по крайней мере, прошлого своей матери, но у нее ничего не получилось.
Разве можно было понять мать или даже себя в роскошном отеле с залами, блистающими мраморными полами, и ресторанами, декорированными инкрустацией из вишневого дерева и хрома?
Шанталь поняла, что она всегда будет здесь чужой.
Это не ее остров, не королевство ее мужа, не утонченный и элегантный образ жизни.
Но, может быть, именно этим завораживает Нью-Йорк. Она вспомнила, какой вид открылся из окна королевского номера: темный мрачный городской пейзаж, шпили, напоминавшие готические, водонапорные башни на верхушках изящных и приземистых вышек. Нью-Йорк — воплощение перемен, возможностей выбора, мощи и жертв, и, чувствуя его бурную, лихорадочную жизнь, она поняла, что такой силы и такой смелости у нее нет.
— Жизнь — это загадка, — тихо произнесла Шанталь, по-прежнему думая о неделе, проведенной в этом городе, и обо всем, что она увидела и услышала. Такие места, как Лондон и Нью-Йорк, напоминают о том, что в мире так много разных людей и ведут они совсем другой образ жизни.