Еще здесь были многочисленные ящики с каким-то пойлом в бутылках темного стекла. Полагаю, это был джин — по крайней мере, так его, наверное, называли, хотя стоило только понюхать эту жуткую смесь, чтобы волосы встали дыбом даже на заднице. Впрочем, негры вряд ли ощутили бы разницу.
Мы ковырялись во всем этом мусоре, я пересчитывал товар и говорил цифры писарю, который отмечал их в описи, а Кирк с товарищем укладывали все на место, когда вдруг появился этот придурковатый стюард Луни и молча воззрился на нас. Он присел в углу и, подергивая ртом, начал было отпускать бессмысленные замечания, пока Кирк, который в это самое время пытался упаковать кучу красных мундиров, не придумал, как отвлечь его от этого занятия. Он взял два бронзовых аксельбанта с офицерских мундиров — это, должно быть, были чертовски старые мундиры — и, подмигнув нам, положил их на палубу.
— Ну-ка, Луни, проверим твою смекалку, — сказал он. — Который из этих шнурков длиннее? Если угадаешь — я отдам тебе завтра свою порцию спиртного, если нет — отдашь мне свою. По рукам?
Я знал, в чем было дело: витые шнуры были изогнуты в виде полумесяцев, и тот, что лежал ближе, казался большим — дети обычно развлекаются такими штуковинами, вырезанными из бумаги. Луни вылупился на них, хихикнул и, ткнув пальцем в ближний к нему аксельбант, уверенно заявил:
— Вот этот.
— Ты уверен? — переспросил Кирк и, взяв шнур, на который указал Луни, переложил его ниже второго, который теперь казался более длинным. Конечно же, Луни уставился на него и проблеял:
— А теперь этот длиннее.
Кирк вновь поменял их местами, его друзья хохотали, и Луни рассвирепел. Он беспомощно огляделся вокруг, а потом вдруг, отбросив ударом ноги аксельбанты в кучу мусора, крикнул:
— Ты жульничаешь! Ты сам делаешь их то длиннее, то короче!
Потом он заревел, называя Кирка «грязным мерзавцем», что привело к новому взрыву смеха, а Луни все не останавливался, продолжая выкрикивать проклятия. Затем он забежал за груду мешков, сложенных за штабелем груза, и начал мочиться на них, не прерывая потока своих ругательств.
— Заткни свой фонтан! — крикнул Кларк, когда наконец перестал смеяться. — Ты прудишь прямо на кашку для черномазых!
Я схватился за бока, всхлипывая от смеха, а писарь выкрикнул:
— Ничего, это сделает блюдо еще вкусней! О, черт возьми!
Луни, видя, что мы веселимся, и сам начал смеяться самым идиотским образом, не прекращая при этом свое занятие. Неожиданно смех резко прервался, послышались шаги по трапу и показался Джон Черити Спринг. Он уставился на нас, словно царь демонов в дешевой пьесе. Бледные глаза его так и сверкали. Луни коротко хрюкнул и сделал попытку застегнуть свои бриджи, а тонкий ручеек между тем стекал по качающейся палубе прямо к ногам Спринга.