За столом напротив входа сидел господин. Возле него вся семья, а затем уже другие оборотни. Илона села на своё место возле матери. Еду только подали: всё выглядело вполне прилично, за исключением каши подозрительного цвета, которая могла оказаться неудавшейся овсянкой. Пахло горячим хлебом. От выставленных блюд шёл пар. Никто не начинал есть, прежде чем это сделает Джон Грэйтон. Он взял в руки нож с вилкой и, искусно орудуя ими, положил в рот первый кусочек, игнорируя серую кашу. Сидевшие вокруг не двигались. Господин сделал плавный жест рукой, как бы приглашая остальных к трапезе и завтрак начался. Сразу же зала наполнилась множеством голосов, смехом и гомоном. Даже некоторые новенькие умудрялись веселиться. Илона окинула мрачным взглядом залу и, взяв в руки столовые приборы, попыталась отогнать от себя невесёлые мысли. И как только можно радоваться, находясь в этих стенах?
Евгений сел у самого входа. Тут его мало кто мог видеть. Он с интересом рассмотрел помещение и порадовался, что здесь нет никаких открытых окон, иначе бы он окончательно продрог. И сколько бы не напрягал память, всё равно не мог вспомнить, когда в последний раз так мёрз.
Холодная зимняя луна взошла над Северными лесами. Вокруг замка серебрился белый снег, на небе мерцали первые звёзды. Внутри уже давно горел свет, и всё же каменные стены отдавали холодом среди бескрайнего леса. Лесные духи бесшумно носились между деревьями, взлетали ввысь и снова опускались к заснеженным ветвям. Вокруг было так неестественно тихо, что казалось — малейший шорох оглушительным грохотом прокатиться по холмам и долинам. Иногда из маленьких нор высовывали головы лохматые гоблины, но тут же фыркая возвращались обратно, так и не увидев ничего интересного.
В одной из верхних гостиных замка собралось больше тридцати оборотней, половина из них сидела в глубоких мягких креслах с высокими спинками, другие стояли, кое-кто грелся у камина. Все были в ожидании и приготовились слушать. Расположился здесь и самый примечательный камин в замке. Мало того, что он был самым большим, так его ещё и украшали отлитые наполовину человеческие, наполовину волчьи лица. Некоторые из них застыли в приступе безудержного смеха, другие в крике ужаса, на некоторых лицах виднелась сильнейшая печаль, на других — радость или удивление, или созерцание, или нетерпение, гнев, умиление, восхищение.
В углу гостиной стоял красный диван с позолоченными изогнутыми ручками. Но он продолжал стоять в гордом одиночестве, только сегодня днём кикиморы пропитали его слизью и исцарапали обивку. В комнате царил полумрак. Блики каминного огня и свечей оттеняли лица присутствующих.