– Н-нет. Нет, Паш, не прикасался, – замотала головой разом присмиревшая Эля.
– Его счастье, – еще тише пробормотал Лик и поднялся. – Ладно. Пойду я. Спокойной ночи, Ника. А про твои выкрутасы, Элька, я с тобой завтра поговорю…
– Ой-ой-ой, как страшно! – скорчила она рожицу в захлопнувшуюся за братом дверь. – Слушай, Ника, как ты смотришь на то, чтобы завтра с утра рвануть на пляж. А вечером в театр. А ночью в казино. А отсыпаться к тебе на квартиру пойти? А? Пусть братец немного остынет. Он, как бы это подоходчивей… ну, с садистскими наклонностями. Так что ты с ним осторожней: он в постели – зверь!
– Откуда тебе знать, – сказала я, отправляя в рот кусок пиццы и только сейчас почувствовав, как проголодалась от всех этих волнений.
– Знаю, – Эля помрачнела и, присев рядом со мной на диван, продолжила громким шепотом: – Три года назад, еще до ранения, он меня к себе в комнату затащил, привязал к кровати, рот скотчем залепил и…
Предполагая, какой рассказ последует дальше, я поперхнулась, заглушив кашлем страшную Элину исповедь.
– … Я потом три дня на задницу сесть не могла! Представляешь? От его форменного ремня у меня такие синяки остались… Месяц сходили. Тоже мне воспитатель нашелся! Макаренко! Ну и что, что он на одиннадцать лет старше? Это не значит, что ему можно меня пороть!
Уф. Мое замершее сердце снова забилось. Ну, Элька! Опять чуть до инфаркта не довела.
– И как твой отец на это отреагировал? – пробурчала я, проглотив образовавшийся в горле комок.
– А никак!
– Почему? – удивилась я.
– А он и не узнал ничего. Что я, дура ему рассказывать? Пришлось бы тогда говорить, за что именно меня Пашка выпорол! А если бы папка про это узнал – сразу убил бы. Как маму…
Я снова подавилась. А Эля энергично захлопала меня по спине и, весело рассмеявшись, успокоила:
– Извини, неудачная шутка. Что ты так от всего загружаешься?! Никто мою маму не убивал, кроме наших лучших в мире врачей. Она в больнице лежала, и ее антибиотиками пичкали. А у нее на антибиотики аллергия. Она их предупреждала, но они… Короче, у мамы развился анафилактический шок. Не спасли ее, не откачали. Папка потом чуть всю больницу не перестрелял. Еле успокоили. Семь лет уже прошло, а он все никак смириться не может.
Вот вам и семейные тайны. Богатые, оказывается, тоже плачут. Я молчала, осмысливая услышанное. Эля тоже притихла и, прижавшись ко мне плечом, задумчиво жевала пиццу. Давняя боль истерлась колесами времени, и пятнадцатилетняя девушка могла без слез в голосе рассуждать о смерти матери, бросившей ее в этом жестоком мире семь лет назад. Семь… Магическое число моей жизни. Уже давно закрылась дверь за пошатывающейся от усталости Элей, а я без сна лежала на мягком диване, перебирая счастливые мгновенья прошлого, похожие на играющие гранями драгоценные камни. Их было немало. И все они тоже семь лет назад просыпались сквозь мои скрюченные судорогой пальцы. Ненавижу это число. Нена…