— Привыкай, — сказал он себе, вытирая руки. — Это будущее. Через неделю-другую здесь уже не будет Мэриголд. Она вернется в Калгари. — Он это знал.
Джон сердито нахмурился, вошел в кухню, запоздало сообразил, что не снял ботинки и посмотрел на оставленную им грязь, ясно видную на сверкающем чистотой полу. Откуда ни возьмись появилась картинка: Мэриголд подметает пол. Он видел ее так ясно, словно она стояла рядом с ним — в шортах и коротенькой, выше пупка, футболке. Он почти чувствовал ее шелковистые волосы, как они взлетают над плечами и падают на нежную округлость ее груди. И она улыбается… улыбается ему, в голубых глазах застыло мечтательное выражение, а влажный рот, созданный для поцелуев, манит к себе.
Джон вспомнил танцы после родео и последовавшие затем страстные объятия. С того вечера Мэриголд держалась от него на расстоянии, и это причиняло Джону боль. У него было достаточно случайных связей после брака, чтобы знать, что больно лишь тогда, когда есть чувства. А между ним и Мэриголд ничего нет, он в этом твердо уверен. Особенно после ее заявления, что он не лучше того ковбоя.
У Джона что-то неприятно сжалось внутри. Неужели она и правда думала то, что сказала? Бесчувственный, движимый одним сексом? Мэриголд отмахнулась от него, оттолкнула, будто сказанное им не имело значения. При этом воспоминании в нем шевельнулось нечто похожее на ярость, и Джон нарочно затопал по сверкающему полу кухни.
Он сильно рванул на себя дверцу буфета, которая, распахнувшись, ударила его по лбу.
— Черт!
От резкой боли у него выступили слезы, и он закрыл глаза. Ему хотелось оторвать дверцу, швырнуть в другой конец кухни, но он только выругался, схватил с полки банку равиоли, открыл и высыпал в кастрюлю подогреть.
Консервированная еда застревала в горле, однако Джон старательно проглотил каждый отдающий металлическим привкусом кусок и выпил стакан молока, изо всех сил игнорируя клаустрофобию, навеянную атмосферой. Затем в том же мрачном настроении бросился вон из дома, оставив грязную посуду на столе.
— Как прошел день? — спросила бабушка.
Прежде чем ответить, Джон сунул в рот очередную порцию еды, по вкусу напоминавшей опилки.
— Прекрасно, — буркнул он, не поднимая глаз.
Он почувствовал, как женщины обменялись взглядами, и с трудом подавил желание сказать им какую-нибудь гадость. Он не помнил, когда в последний раз был так зол. Так разочарован. И неизвестно почему.
— Мы тоже чудесно провели день, правда, Мэриголд? Заехали за ее бабушкой и отправились в поход по торговым рядам в центре города, пообедали в славном греческом ресторанчике.