— Это война, док, — вздохнул Кокрелл. — Это — война.
— Не-е-ет, — помотал я головой, ощущая во рту паршивый кислый вкус. — Война, это когда мы с тобой зубами таким же придуркам глотки рвем. А когда за спасенную ж. пу сверху пару вагонов бомб вываливают, это уже не война. Это — геноцид. И поверь, в следующий раз нам в спину будут стрелять не только взрослые, но даже младенцы. Потому что даже у военного маразма существуют границы.
Стоя в душевой, я безуспешно пытался избавиться от ощущения дерьма во рту. Но полоскание ничуть не помогало. Появившийся рядом Самсон пихнул в бок свою тень-Тибура, и прогудел:
— Плохо близко к сердцу принимать, док. Можно с катушек съехать. Надо хотя бы на грудь принять, чтобы отпустило. Или еще как развеяться… Нельзя такое в себе носить.
Я посмотрел на свое отражение и плюнул. В раковину. Хотя очень хотелось — в мерзкую рожу напротив…
— Нельзя мне пить, Сам, никак нельзя. Рука дрогнет, и кто-нибудь и ребят под скальпелем умрет…
— Ну… Тогда поехали с нами по девочкам. А то посмотри на себя. Ты за время высадки в город поседел совсем. Того и гляди, по фазе съедешь.
Я закрыл глаза и уткнулся лбом в холодное зеркало. Ощущая, как медленно покачивается мир вокруг, попросил парней:
— "Станок" мне найдите, побреюсь. Хватит на роту и одного седого…
Гремя сапогами, неразлучная парочка на несколько минут вернулась в казарму. А я стоял, закрыв глаза, и пытался прогнать из памяти, как заливисто смеялась маленькая девчушка, которую мать щекотала сорванным цветком. И яркое солнце над полем, с которого мы уходили в зенит. Яркое солнце, рукотворным огнем опалившее землю сегодня утром…
"Не могу сказать, что скучаю по тебе, но почему-то хочется тебя увидеть. Увидеть, услышать твой голос, твой смех. А потом пойти вдвоем вдоль взлетной полосы, слушая вопли цикад в роще неподалеку… Наверное, это…"
Я посмотрел на кривые строчки на белом листе бумаги и медленно скомкал письмо. Потом покосился на громко храпящих сослуживцев, достал зажигалку и поджег свидетеля моей слабости, оставив от него лишь хрупкий серый пепел. С парней станется — покопаться в мусорной корзине и потом цитировать лучшие на их взгляд куски из личной переписки. Ничего святого, настоящие бабуины…
Эшли была красива. Очень красива. Такие милые миниатюрные девочки очень редко заглядывали к нам в клинику пластики, потому что не было никакой необходимости дорабатывать дарованное природой. Черные блестящие волосы, озорные карие глаза, чуть вздернутый носик на кукольном личике. Но впервые я ее увидел, когда какой-то идиот из вольнонаемных неудачно сдал на погрузчике и уронил на девушку стопку фанерных ящиков с одеждой. Грубая тара оставила огромных размеров синяк на спине, и распорола острым углом кожу на левой лопатке. Я привычно обработал рану и наложил швы. А девушку из разряда пациентов перевел в знакомые во время второго визита, когда практичная малышка притащила кучу сластей в большой сумке и попросила как-нибудь замаскировать еле заметный шрам: