Доехав до большого парка, они два часа играли на поляне. Крей выписывал круги, хохоча от восторга, то и дело падая в снег. Лепили снежки, все вместе скатали снежный ком. Когда наконец погрузились в машину, чтобы ехать домой, на поляне остался стоять диковинный снежный зверь с головой оленя с рогами из веточек, телом медведя, ногами слона. На обратном пути остановились в сельской гостинице, где подкрепились оладьями с кленовым сиропом, ветчиной, дымящимся кофе для взрослых и горячим шоколадом для детей. Этот день напомнил Эллисон, что в жизни есть место любви и веселью.
— Зайдешь на минутку? — спросила Диана, когда Эллисон свернула на улицу, где жила сестра. — Гэри еще не скоро явится. Он и его бригада где-то реконструируют кухню.
Ее муж работал подрядчиком и занимался всем — от ремонта крыш до обновления интерьеров. Его рабочий день был долог, они оба вообще много работали, но их брак казался прочным, и Эллисон искренне радовалась за сестру.
— Спасибо, дорогая, но Крей порядком устал. Надо бы поскорее добраться до дому и уложить его спать.
— Положишь на мою постель! Отправим мою ораву гулять перед домом, а сами спокойно выпьем по чашке чаю.
У Эллисон не хватило духу отказаться.
— Что ж, ладно, — согласилась она, вписываясь в последний поворот улицы.
Боже! Что это? Длинный черный лимузин стоял на другой стороне улицы против дома Дианы.
Сестра негромко свистнула.
— Ничего себе автомобильчик. Чей это? У Робинсонов дочь выходит замуж, но я не думала, что в этот уик-энд.
— По-моему, невесты предпочитают машины белого цвета!
Эллисон помогла Диане отвести детей в дом. Их переодели в сухое, а затем старших выпроводили на улицу. Крея и младшего сына Дианы уложили спать.
Эллисон была на кухне и ставила чайник, когда в дверь черного хода постучали.
— Я открою! — крикнула она Диане, возившейся с детской одеждой где-то в комнатах. — Наверное, дети что-то забыли.
Она распахнула дверь, и улыбка замерзла у нее на губах.
— Что тебе надо? — В ее голосе холода было больше, чем в сосульках, свисавших с крыши над головой Якоба.
Он стоял на цементной ступеньке и смотрел на нее с таким выражением, словно уж ее-то он никак не ожидал и не хотел увидеть.
— Можно мне войти? — наконец произнес он.
— Не вижу для этого никакой причины! — Эллисон не собиралась сдавать своих позиций.
— Нам надо поговорить.
— Мы уже поговорили. Больше говорить не о чем.
— Это касается твоего... нашего сына.
Острая боль в сердце заставила ее прижать руки к груди. Наш сын! Эти слова звучали явной угрозой.
— Он мой — выкрикнула Эллисон. — Уходи!