Двадцать лет обустраивал свой дом папаша Гарсен. Строительство он начал еще в ту пору, когда в Монпелье у него было собственное дело, так что в Гро-дю-Руа приезжал лишь по воскресеньям. Старик постоянно что-нибудь мастерил. То во дворе, то у стены стояли леса: так появились сперва балконы, потом наружная лестница и фонтан.
У него была копна густых седых волос, обветренное лицо. Такой же внешностью и столь же крепким телосложением обладала и его жена. Видно, долгая совместная жизнь сделала их похожими друг на друга.
— Мой отец был лучше всех на свете…
— Ну, конечно, малыш. Такой ухи, как у него, больше не попробуешь нигде.
Почему же Альбер так настойчиво повторяет эти слова, словно желая услышать подтверждение?
— Ведь он был честный человек?
— Черт побери! И ты еще сомневаешься?
Он не сомневался. Не сомневался прежде. Но последнее время все чаще беспокоит его этот вопрос, который даже и в голову ему не приходил, когда он жил в Гро-дю-Руа.
Когда отец вернулся с войны, ему было сорок два года. Обе руки были целы, но застрявший в плече осколок снаряда причинял мучительную боль. В Монпелье, где их семейство жило до тех пор, они пробыли всего несколько недель, и отец, даже не заикнувшись о том, чтобы вернуться в москательную лавку, устроился в Гро, переехав в еще не достроенный дом тестя.
Нрав у него переменился, временами он по нескольку дней ни с кем не разговаривал. Именно тогда Альбер, которому едва исполнилось девять лет, услышал об ампутации.
Месяц спустя отец выписался из больницы, один рукав был пуст. О том, чтобы работать, после того и речи не было. Занять прежнюю должность, видно, не представлялось возможным. Но разве нельзя было найти такое дело, с которым можно и с одной рукой справиться?
Однако никто об этом не посмел и заикнуться. Альбер знал, что отец получает пенсию, об этом позаботился один влиятельный человек, который иногда навещал отца, и они о чем-то, запершись, беседовали. Потом Альбер видел отца, шагающего во главе колонны ветеранов. Со своим пустым рукавом он производил впечатление: его выбрали президентом организации.
Семья их была небогатой, но в деньгах на жизнь, казалось, не нуждалась. Два-три года спустя в этом же доме поселились старики Гарсены, началось, можно сказать, вольготное, беззаботное существование цыган, которые запружают дороги, ведущие в Сент-Мари.
Дымя трубкой, старик Гарсен строил свой дом, а отец Альбера, встав с постели, слонялся в домашних туфлях. Лишь зимой надевал поверх пижамы пальто, когда шел в порт, чтобы в кафе Жюстена выпить стаканчик белого. Иногда отправлялся рыбачить в своей лодочке с выкрашенным в зеленый цвет планширем, и тогда с причала можно было видеть, как он, бросив якорь, неподвижно сидит под зонтом.