Не встречая сопротивления, оппонент заводил себя. Это был осознанный сигнал тем, кто думал так же, как и он.
Одна паршивая овца все стадо загубит, как-то вяло подумал Тимофей — и тут же возмутился собственной вялостью.
— Помоги мне подняться, — сказал он Залогину.
— Рано, — сказал Залогин. — Нужно подождать, пока совсем стемнеет.
— Не хочу ждать, — сказал Тимофей. — Я сверну ему башку сейчас.
Из темноты хрюкнул язвительный смешок:
— А по дороге не усрешься?
Щелкнул нож.
— Лежи, комод. — Тимофей узнал голос круглоголового. — Это мой клиент. У меня с ним давний незаконченный разговор — я и разберусь.
Залогин дернулся следом, но Тимофей удержал:
— Не мешай. Может, человек в самом деле мечтал об этой минуте.
— Да ты что, кореш! — перепугался оппонент и вскочил на ноги. — Да ведь мы…
Послышалось сопение, короткое ой! — и (сквозь пальцы, зажимающие рот) угасающее о! — о-о…
Круглоголовый вернулся на место, щелчком закрыл нож. Сказал:
— Даже не знаю, зачем я его забрал… Ведь известно же: какой человек — такой и нож. — Он помолчал; может быть, ожидал какой-нибудь реплики, но вокруг не было ни звука. — Одно скажу, — добавил он, — это я не от жадности. Это от бедности, от нищеты нашей. От трудного детства…
Он улегся на бок, повернулся на другой. Сказал Залогину:
— Слышь, парень? Если что — буди. Подсоблю.
Залогин смотрел на звезду в просвете между досками, пытался думать — и не мог. Голова была пустой; сколько ни шарь — ни одной мысли. Жизнь была простой, и смерть была простой, и наверное никто бы не смог ему сказать, где заканчивается одна и начинается другая.
Если не знаешь, как быть, нужно либо ложиться спать, либо действовать, рассудил Залогин и поднялся. Ростом он не вышел; дотянуться до досок мог, но чтобы аккуратно выдавить их и выбраться наружу — под ноги нужна была подпора. Либо чтобы кто-нибудь подсадил.
— Далеко собрался? — спросил Тимофей.
— За водой, товарищ комод.
— Отставить.
— Вы можете не дожить до утра, товарищ комод.
— Дотерплю.
— Может быть, вы могли б дотерпеть и дольше, но жизни не хватит: кровь у вас сгустилась.
Тимофей задумался, но ничего вытащить из памяти не смог: Залогин использовал незнакомые ему понятия.
— Это как же?
— Когда я перевязывал вас в первый раз, еще на пригорке, я уже тогда заметил, что кровь у вас повредилась. Она была вязкой и почти не текла.
— У меня всегда была отличная сворачиваемость.
— Поэтому вы и живы, товарищ комод. Будь у вас сворачиваемость похуже — кровь бы вытекла вся за несколько минут. Но этого не случилось — рана успела схватиться. А густеть кровь стала уже потом.