Немец повертел ее в руке, слегка напрягся, попытавшись согнуть край измятого лезвия, покачал головой. Увиденное не укладывалось в его сознании. Наконец улеглось — и взорвалось неожиданной вспышкой. Немец словно вырос, в его глазах вспыхнул восторг, в движениях — стремительность. На его крик и зазывные движения рукой прибежали пятеро солдат. Немец отставил винтовку и объяснил, что и как здесь произошло, причем с таким видом, словно это ему удалась такая штука.
Тимофей прислонился к створке ворот. Винтовка стояла рядом. Даже тянуться за нею не надо — просто бери… Что это: шанс? или только искушение? Состояние, пережитое минуту назад, когда он сам смог идти, а потом выиграл поединок с охранником, исчезло так же вдруг, как и возникло. Еще минуту назад он бы не размышлял, он бы все сделал автоматически. Может быть, это была бы последняя минута в его жизни, но он бы своего шанса не упустил. Но та минута прошла, сейчас он был бесплоден; даже думать толком не мог, хотя о чем тут думать…
Вдруг он осознал, что у него в руке лопата. Новая лопата. И веселые солдаты напирают на него, что-то по-своему лопочут, тычут пальцами в лезвие, показывают: давай, скрути!
Не смогу.
Не потому, что физические силы кончились, — кончилось что-то в душе. В ней опять образовалась пустота, но пустота другая. Эта пустота не могла похвалиться девственностью: Тимофей явственно ощущал, что некое зачатие уже произошло, уже что-то живет в душе; еще немного — и это что-то можно будет разглядеть…
Это был страх.
Пока еще маленький, еле заметный живчик, но он рос на глазах, у него прорезались зубы: не смогу, не смогу, не смогу… Еще немного — и немцы этот страх увидят. То-то потешатся!..
Их лица, искаженные плывущим зрением, плясали перед Тимофеем, навязывали ему себя, не давали сосредоточиться; не давали остаться наедине с лопатой. Наедине с собой. И это — теперь — мой мир? Эти твари — теперь — решают мою судьбу? Да им и в голову не приходит, что у тебя есть какая-то судьба. Ведь ты для них существо, а не человек…
Первое — закрыть глаза, чтобы не видеть их, отделиться от них.
Тимофей закрыл глаза.
Второе… что второе? Вспомни… Ага, вот оно. Тимофей снова вспомнил Кешу Дорофеева, и как танк заживо хоронил в мелких окопчиках его товарищей, и как в упор — ни за что! — пристрелил парнишку палач Пауль. За них — за каждого — ты должен поквитаться. И ты поквитаешься!
Тимофей открыл глаза. Холодные, ничего не выражающие. Одним жестом отвел от себя немцев. И ведь послушались, отступили. Что теперь? Ах, да, — лопата… Получите. Свернул — и развернул.