– Руку, руку!
Хохоча и подбадривая, Алёна тащила его за руки, за плечи, за шиворот и наконец втянула в кабину, будто куль муки. Макар рухнул на пол, придавленный стыдом и одышкой. Свисающие за борт ноги напоследок зачерпнули воду, воздушная карета размеренными рывками пошла вверх, и вот уже глупая скотина скользила над водами, с чавканьем пожирая улов.
О случившемся не говорили, только у Алёны в глазах еще долго скакали искорки, прожигая в сердце Макара саднящие дырочки. Они летели неизвестно куда, утратив чувство времени среди неизменного пейзажа.
А время шло. Гребни волн наливались глухой серой тяжестью, словно море отдавало глубину и свет перламутровому небу, обретающему, пока не упала ночь, прощальную пронзительную ясность. По левую руку медленно, сонно заваливалось к горизонту уставшее за день солнце. И такое же сонное молчание воцарилось в летящей между прозрачно-серым небом и свинцово-серой водой кабинке.
Заветрило. Ездоки будто очнулись, заоглядывались вокруг. Поняли, что болтаются на ночь глядя в поднебесье. И их удивительный конь забеспокоился, зафыркал, с удвоенной энергией заработал крыльями, преодолевая неудобный ветер. Карету сильно заболтало. Черт с усилием тянул на север, туда, где уже хозяйничала ночь, посреди которой, на неразличимом горизонте, тьма сгущалась до осязаемой плотности. «Земля», – понял вдруг Макар, городской библиотечный мальчик. Понял не умом даже, а сердцем вчерашнего маленького очкарика-книгочея. Именно это видел он бессчетное количество раз глазами книжных героев, единственных друзей своего детства. И всеми их бессчетными глотками заорал:
– Земля!!!
Крепчал ветер, черт выгребал из последних сил. Земля замерла, как приклеенная к горизонту, приближались лишь приметы ее присутствия – упорный тяжелый рокот, головокружительный аромат жирной почвы и влажной листвы. Она придвинулась сразу, вдруг, словно чудовище в несколько последних отчаянных рывков не достигло ее, а саму землю притянуло к себе. Бешеный скачок над бурунами – и все трое рухнули на песок. И тут же, дождавшись своего часа, пала сверху дикая, непроглядная тьма.
Глава 9
Предыстория: мальчик, который ничего не умел
Когда Борун родился, его первым делом положили на белое полотенце из богатой заморской ткани, и старуха, жившая при доме главной ведьмой, протянула к нему новенькую свечечку. Ведьма, что-то ласково лопотавшая, и восприемница с помощницами, и измученная мать, с усилием тянущая голову от изголовья, с трепетом ждали, когда над фитильком родится такой же хрупкий и чистый, как и сам новорожденный ребеночек, огонек. Бежали секунды. Огонек не зажигался. Старухи зашушукались, сошлись теснее, и мать, испуганная почти до обморока, сколько ни силилась, ничего не могла разобрать за их круглыми спинами. Старшая ведьма поспешно тронула фитилек, и свечка затеплилась. Старухи затаили дыхание – если погаснет это заемное пламя, значит, и младенчику скоро угаснуть. Но пламя горело хорошо, ровно. Мать слабо вскрикнула от счастья, когда старые колдуньи, расступившись наконец, дали ей взглянуть на свечу. Только главная долго еще молча шамкала ртом, хмурилась, покачивала пятнистой, в редких пучках волос, головой. Но ведьма была очень стара, голова у нее частенько начинала трястись, да и разума, по чести сказать, осталось в той голове немного. Угрюмость ее предпочли не заметить.