Борун хотел быть богатым. И не просто – просто богатым он был и так, от рождения, – а очень богатым. Раз уж он не такой, как все, раз отличается от людского стада, то пусть его главное отличие будет в богатстве.
А еще деньги дают власть. Вожделенную власть над людьми и вещами, над теми, кто предал его, кто против него ополчился. Он уже не мог попросту пользоваться вещами, как пользуются все, от короля до распоследнего раба. Он мечтал овладеть ими, подчинить себе, пригнуть. Заставить себе служить. Его разум жаждал мести – он звал это справедливостью.
Жажда справедливости неимоверно обострилась в тот день, когда (лет пять ему было) Борун понял, что никакими силами, ни за какие деньги не сможет стать пожарным. Заклинатели огня, в замечательной пунцовой форме, расшитой золотыми языками пламени, верхом – вот именно, не в повозке, а верхом! – на отборных злых чертокрылах вороной масти, казались ему небожителями. Они были молодые, смуглые, словно прокоптившиеся на службе, отчего еще ослепительней сверкали их улыбки в ответ на приветственные выкрики толпы. Боруну их жизнь представлялась непрерывной схваткой с огнем, опасной и героической. По малолетству он не знал, что настоящее мастерство для заклинателя огня – вообще не дать пожару начаться. Почувствовать готовность огня к бунту, прибыть на место и договориться с ним еще до того, как затлеет первая тряпица от оброненного глупой бабой уголька, первая выпавшая из очага головешка, – вот их будни.
А Борун не чувствовал огня. Он даже свечку не мог зажечь, светильник затеплить, чтобы почитать перед сном. Даже прохладный живой огонь, наполняющий тельца светлячков, был ему неподвластен, а он столько раз видел, как нищенки с грязными ногами красуются в подобии венка из вьющихся вокруг головы светляков. Пока он был несмышленышем, легко было мечтать о том, как вырастет, как в одночасье станет сильным магом – самым сильным на свете – и вступит в гильдию пожарных. А самым сильным-то и не нужно было становиться! В заклинатели огня шли маги не самого высокого разбора, не такое уж сложное это дело. Любого, кто готов к работе в неурочные часы за скромный кус, выучить можно.
Только не Боруна.
Это был удар. Борун колотился об пол в истерике, выкрикивая страшные, невозможные слова в адрес родителей и себя самого. Потом долго и изобретательно казнил своих игрушечных пожарных – дорогие были игрушки, каждая со своим лицом, и костюмы из настоящей ткани. После этого пятилетний Борун принял взрослое решение: больше ничто никогда не причинит ему такого горя. Так лопнула последняя из его обычных человеческих привязанностей – к младенческой мечте. Он решил, что купит их всех, даже пожарных, полубогов своего детства. И тогда что такое будет их дар, раз все они, с потрохами и с даром, будут принадлежать ему!