— Добрый вечер, Августина, — поздоровалась с ней хозяйка дома.
— Здрасте, — сказал Саша.
— Это мой гость, Августина. Его зовут Александр. Покажите ему комнату. Ту, в которой жил художник, — распорядилась Розалия. — Идите, Александр, посмотрите спальню, можете отдохнуть. А через полчаса я жду вас в столовой. Августина объяснит вам, как ее найти. И не расстраивайтесь, Александр, из-за памятника. В следующий раз будете умнее.
— А площадь тоже переименуют? — задержавшись в дверях, спросил Дужкин.
— Конечно, — ответила Розалия. — А вы думали, она вечно будет называться вашим именем? Ну ладно, за ужином я отвечу на все ваши вопросы. А пока идите к себе. Там вы найдете все, что вам нужно.
«Как жалко, — мысленно сокрушался Саша, следуя за Августиной. — Красивый был памятник».
СВЕРХЪЕСТЕСТВЕННОЕ
Австрийский писатель Майринк всю свою многострадальную жизнь пытался понять, что в этом мире реально, а что нет. Буддисты всех трех поворотов Колеса точно знают: мир иллюзорен. А вот Саша жил в реальном мире и старался не забивать себе голову подобными неразрешимыми проблемами. Хотя мелок он все же опробовал. Перед тем, как сесть за стол, Дужкин черкнул на стуле Розалии крестик и быстро ретировался на свое место. Дожидаясь, когда хозяйка дома усядется, Саша по-настоящему нервничал, но с ней ничего не произошло. Розалия заняла свое место, с усмешкой посмотрела на гостя и безапелляционным тоном сказала:
— Я вижу, вы встречались с этим сумасбродом. Не надо больше пачкать стулья, Александр.
— Да я… — начал Дужкин, но хозяйка перебила его:
— Оставьте, Александр. Разве вы не поняли, что он сумасшедший? Этот обиженный маньяк кричит, что здесь все фальшивое, но витрины бьет настоящие.
— Зачем? — удивился Саша.
— Он требует, чтобы памятники ставили навсегда, а не убирали через несколько дней. Но тогда очень скоро некуда будет ступить. Сколько желающих обессмертить свое имя — уму непостижимо. Они заполонят все свободное пространство, и город превратится в музей самых что ни на есть идиотских скульптур. А точнее, в кладбище.
Этот идиот не понимает, что его памятник скоро затеряется в море подобных бездарных болванок, и результат будет тот же.
— А если всем не ставить? — несмело предложил Саша.
— Но вы же себе поставили, — с усмешкой ответила Розалия. — Чем же другие хуже?
— Да… я погорячился, — не глядя на хозяйку дома, ответил Дужкин.
— Вот когда вы все перестанете горячиться, тогда и не потребуется так часто менять памятники. А может, и вообще не придется ставить.
Ужин был отменный, а сервировка стола поначалу привела Дужкина в состояние легкой каталепсии. По обеим сторонам тарелки, на которой легко поместилась бы жареная индейка, лежали серебряные вилки и вилочки, ножи, ножички и ложечки. Это напоминало набор медицинских инструментов. Не хватало лишь никелированной ножовки для ампутации конечностей, да стоматологических щипцов. Привыкший к пакетным супам и вермишели с котлетами в фаянсовых тарелках Дужкин чувствовал себя беспомощным перед подобной роскошью. Потянувшись за каким-нибудь лакомым кусочком, он при малейшем шорохе вздрагивал или застывал с поднятой вилкой и, по появившейся привычке, краснел.