— Крашеный гипс! Бронзовая краска! Боже мой, такого я еще не видела! Ну, скупердяй! Вы, Александр, просто Спиноза по сравнению с этой дубиной. Представляете, этот человек даже в мечтах не способен взлететь выше собственной задницы. Вот вы, Александр, о чем-нибудь мечтаете? — Дужкин неопределенно пожал плечами и его опекунша уточнила вопрос: — Ну, скажем так, о чем вы мечтали до или после ужина?
Вспомнив свои размышления по поводу внешних данных Розалии, Саша покраснел и промычал что-то невразумительное.
— Ясно, — взглянув на него, насмешливо проговорила она. — Ладно, чуть позже мы к этому вернемся. Тогда хотя бы скажите, есть у вас какая-нибудь главная мечта, что-то, к чему вы ежедневно упорно стремитесь? О чем все время думаете?
— Да так, думаю о всяком, — вяло проговорил Дужкин, которому этот разговор не понравился с самого начала.
— О всяком? — удивилась Розалия. — Вы хотите сказать, что у вас нет главной цели в жизни? А есть много-много маленьких… — Сашина опекунша наморщила нос и показала самый кончик указательного пальца. — Вот таких мечтишек? Ну, голубчик, вы меня разочаровали. — Она посмотрела Дужкину в глаза и вдруг с не очень уместным пафосом воскликнула: — Неужели вам никогда не хотелось завоевать мир? Написать великую симфонию, бессмертный роман или придумать новое сверхразрушительное оружие? Неужели вам никогда не хотелось стать кинозвездой, чтобы все, от первоклашек до беззубых старух, вас узнавали на улице? Вы что же, в детстве мечтали о новых валенках, в юности — о куртке на молнии и темных очках, а сейчас о том, как бы я сама залезла в вашу постель?
Обливаясь горячим потом, Саша побагровел от стыда и малодушно промямлил:
— Я мечтал, конечно… космонавтом хотел быть.
— Для этого не надо ничего, кроме здоровья, — бесцветно проговорила Розалия. — Вы меня разочаровали. Я думала, вы закомплексованный, Александр, а вы просто неинтересный. — Затем она положила ладонь Дужкину на руку и, смягчившись, добавила: — Ничего, у вас все еще впереди. Космонавтом вы уж точно станете.
Обманутые в своих надеждах охотники за золотом быстро расходились по домам, и уже через пять минут на площади не осталось ни одного человека, кроме рабочих. А вскоре обезглавленная статуя заняла свое место на постаменте.
Укладываясь спать, Саша выглянул в окно. Посреди площади высилось нечто неуклюжее, несоразмерное постаменту. Без головы скульптура выглядела почти квадратной, а у ее подножья стоял толстый маленький человек. Философ и математик Пифагор как-то изрек, что статую красит вид, а человека — деяния его. Здесь и первое, и второе было представлено в одном предмете. Даже издалека в рассеянном свете уличных фонарей было видно, что автор, он же владелец памятника, ужасно расстроен, и Дужкин невольно подумал о том, какое же это все-таки хлопотное, неблагодарное занятие — ставить себе памятник, не представляя, как и зачем это делается.