– Ах она жаба… – Динка выругалась, как сапожник, и воздух перед Никитой раскололся хрустальными острыми иглами. Стало легче, он задышал – и тут же на него обрушился черный, ночной заснеженный лес, в котором сейчас блуждал Джимка. Надо действовать, а не загружать мозг философскими вопросами.
Никита набрал Нонну, вжал трубку в ухо так, что стало больно. Он не знал, что ей скажет. Лишь бы услышать ее голос в ответ. А там он уболтает, вымолит, выжмет из нее, куда она дела щенка.
– Черт! Не отвечает…
– Я ее убью!!!
– Динка, стой!
Динка рванула в коридор – одеться, выбежать на улицу, найти Нонну и задушить. Наверно, это передалось Никите, потому что он поймал ее в прыжке и толкнул обратно на стул.
– Пусти меня! – заорала Динка, которая ненавидела сейчас всех – и его тоже.
– Куда ты?
– Не твое дело!
Он больше не удерживал. В прихожей Динка сдернула дубленку, завязала шнурки на ботинках, путаясь в петлях, зло раздергивая узлы. Никитова мама нарисовалась в коридоре:
– Что, Андрей уже приехал?
И тут страшно и громко заголосил звонок.
Динка вздрогнула, Никита рывком распахнул дверь.
На пороге стояла Нонна, а на руках у нее радостно извивался Джимка.
* * *
Они вышли в темный коридор барака вдвоем. Никита сунул щенка закаменевшей Динке, набросил куртку на одно плечо и прикрыл за собой дверь.
Нонна спустилась на пролет, остановилась у подоконника. Никита засмотрелся на знакомый силуэт в расклешенной дубленке, кашлянул.
– Нонна…
Ничего не получалось. Не клеилось. Из-за двери доносилось возбужденное тявканье, ветер лупил в дребезжащее стекло, деревянный барак покряхтывал и поскрипывал, пахло растаявшим снегом, и все время пересыхало в горле. Они столько раз целовались на этом самом месте, возле окна.
– Нонна…
– Ты трус! И подонок, – резанула она, хлопнув по подоконнику варежкой. – Я тебя ненавижу!
– Я сам себя, может, ненавижу… – трудно сглотнул Никита. – Только не из-за этого. А… помнишь, в самом начале?
– И что в начале?
– Мы же тогда… я тогда… я ведь не любил тебя, Нонна. Ты красавица, да! А я – урод. Моральный. Но я ведь пытался тебе сказать… Несколько раз. А ты и слушать не стала.
– Что… что ты несешь, Никитос?
– Я тебе говорил! Что мы не совсем подходим друг другу. Что я еще ничего не понял, не разобрался. Что я, конечно, счастлив… но не знаю, чем это кончится, наши встречи… Ведь это было, правда?
– Ты больной? – Нонна развернулась к нему.
– Да, может, и больной. На всю голову. Я хотел с тобой быть – и не хотел. Кто ж знал, что все так далеко зайдет? Я просто плыл по течению. Млел, когда мне говорили – о, Никитос, у тебя же Нонна – первая красавица в школе. Круто. Круто, понимаешь? Я был круче всех…