Эдисон окинул взглядом танцующее месиво, диджейку в стакане, она явно подустала и лишь едва болтала руками, и подрыгивала коленками. «Надо бы ее на экстези подсадить. А то, как вяленая селедка!» – подумал он.
* * *
Вальтер, как всегда, сидел в кабинете за багровой портьерой.
– Привет, Вальтер, – войдя, поздоровался Эдисон.
– Здорово, – кивнул небрежно.
– Надо три «баяна».
– Тихо ты... – сверкнул глазами. – Возьми сам.
– Где?
Вальтер взглядом показал на горшок с кактусом, стоящий на полочке.
– Вытаскивай!
– Чо, совсем? – удивился Эд.
– А как еще? – усмехнулся Вальтер.
Эдисон пожал плечами, поставил горшок на стол и, чертыхаясь, укалываясь, проклиная в душе хитрожопого Холеного, вынул кактус вместе с компактно упакованным грунтом. В горшке оказалась ниша, а в ней, в пластиковых пакетах, изящные столбики – шприцы с заготовленными дозами. Эд взял три, сунул кактус на место, положил шприцы в карман.
– Сколько?
– Как всегда, – односложно ответил Вальтер и открыл лежавшую на столе толстую книгу с названием «Философия оккультизма».
Эд сунул в «оккультизм» сто пятьдесят долларов, Холеный захлопнул ее и положил на ту же полку, где стояли кактус и «икебана».
– Смотри, только аккуратней впаривай, – предупредил он. – Чую, менты тут пасутся.
– Не первый год замужем, – отмахнулся Эд. – Все отработано, как в нанотехнологиях.
– А кому несешь? – Вальтер изменил вдруг своему правилу, никогда не спрашивать, кому предназначается «дурь».
– Да, там студенты знакомые...
– Понято, что не «пэтэушня».
Танцующий фарш в океане наслаждений
Иван, проскочив на вздохе несколько серых кварталов, опять оказался в пробке, и медленно, скачками, плыл, мрачно глядя на пешеходов, которые шлындрали по тротуарам гораздо быстрей, чем он на своем могучем джипе с катками-колесами. Он уже не делал попыток дозвониться пропащей девице, а покорно подчинился времени, которое назначает и отнимает по своим, ему только ведомым, законам, огромный ужасный мегаполис. Сейчас ему вдруг остро захотелось вновь оказаться в деревне «Корытово», забыть призрачную Янку, остаться, укорениться, обустроиться, как от души зазывал Петр, и Верка-зануда бы поддержала; найти хорошую сисястую девчонку с телячьими глазами из соседнего села, где нравы, несмотря на все перестройки и демократию, были тугими, как тетива или пастуший кнут: поцеловал – женись. А то ведь накинутся вдесятером, удавят, как гада, и скажут: сам поскользнулся. А Ивану Родину поцелуйчики-то чего, баловство одно, главное у него было другое. По отношению к женщинам, так это – брать у них то, что сам ей даешь: всамделишную любовь, надежность и готовность к продолжению рода. Ну, и, конечно, чтоб Родина процветала.