— Подмигнуть госпоже Удаче никогда не лишне, — согласился Леон. — Леди, о которой я говорю, ее двоюродная сестра. А еще она моя приемная мать.
— В таком случае мы можем ей доверять. Когда пойдем?
— Сейчас мы более чем в двадцати милях от главного лагеря. Если понесем туда голову носорога, потеряем пару дней. Предлагаю спрятать здесь, а потом Маниоро ее заберет. Если согласен, выступим утром.
— Это далеко?
— Поспешим, успеем за два дня.
На следующее утро голову укрыли в развилке высокого красного дерева, где закрепили клиньями. Ни гиены, ни другие стервятники забраться туда не могли. Спрятав трофей, выступили на восток. Шли без остановок; привал устроили, когда совсем стемнело. Леон не хотел рисковать — в темноте лошадь может запросто сломать ногу, угодив в нору муравьеда. Ночью он почему-то проснулся и с минуту лежал, прислушиваясь, стараясь понять, что его разбудило. Одна из лошадей заржала и ударила копытом.
Львы! Пришли за лошадьми. Леон сбросил одеяло, протянул руку за ружьем и сел. А когда присмотрелся, увидел у курящегося пепелища темный незнакомый силуэт человека в охряно-красной шуке.
— Кто здесь?
— Я, Лойкот. Я пришел.
Он поднялся, и Леон сразу его узнал, хотя за те шесть месяцев, что они не виделись, парень вытянулся на несколько дюймов. Голос у него прошел ломку и звучал глуховато, по-мужски.
— Как ты нас нашел?
— Лусима Мама сказала, где вы будете. Отправила меня встретить вас.
Их голоса разбудили Кермита. Американец сел, зевнул и сонно спросил:
— Что происходит? Кто этот парнишка?
— Посланец леди, к которой мы идем. Она выслала его навстречу, чтобы он отвел нас к горе.
— Как она, черт возьми, узнала, что мы идем? Мы сами не знали этого до вчерашнего вечера.
— Очнись, бвана Попу Хима. Подумай. Женщина, о которой я говорю, колдунья. Следит за дорогой и держит ногу на газе. Играть в покер с ней лучше не садиться.
Гору увидели утром, но к ее основанию подошли только после полудня, а когда поднялись на вершину, уже стемнело. Лусима услышала лошадей издалека и стояла, высокая и статная, у входа в хижину. За спиной мерцал очаг. Одежды на ней не было, если не считать таковой нитки с бусами на талии. Намазанная жиром и охрой кожа была натерта до блеска.
Подойдя к ней, Леон опустился на колено.
— Благослови меня, Мама.
— Благословляю, мой сын. — Она положила ладонь ему на голову. — Моя материнская любовь всегда с тобой.
— Я привел к тебе еще одного просителя. — Леон поднялся и жестом подозвал Кермита. — Его имя на суахили бвана Попу Хима.
— Так это и есть принц, сын великого белого короля. — Лусима пристально посмотрела в глаза американцу. — Он — ветвь могучего дерева, но таким высоким, как само дерево, ему никогда не вырасти. В лесу всегда есть одно дерево, которое растет выше всех, один орел, который летает выше всех. — Она улыбнулась Кермиту. — В глубине души он понимает это и оттого несчастен.