— Быстро! — шепнула Лусима. — Привязывай!
Леон уже приготовил петлю и теперь надел ее на острие и затянул за первым рядом зубцов.
— Готово.
— Держите его. Держите крепче, чтобы он не дергал бечеву и чтобы она не оборвалась, — предупредила Лусима морани, и все четверо налегли на распростертого Маниоро. Она повернулась к Леону: — Тяни, сын мой. Тяни со всей силой. Вытащи из него зло.
Леон обмотал бечеву вокруг запястья и потянул. Лусима снова принялась читать заклинание. Тонкая нить напряглась. Тянуть следовало осторожно, плавно, без рывков — острые как бритва зубцы могли легко перерезать кетгут, — и он добавлял понемногу, по чуть-чуть. Петля затянулась туже… еще туже… но стрела оставалась на месте. Леон уменьшил нить, обернув ее еще раз вокруг запястья, и слегка переменил позу, выравнивая плечи по углу, под которым стрела вошла в ногу Маниоро. Теперь он тянул двумя руками, не обращая внимания на режущую боль, с которой кетгут впивался в кожу. Под рваной рубашкой вздулись плечевые мышцы, на шее выступили жилы, лицо потемнело от напряжения.
— Тяни, — прошептала Лусима, — и пусть Мкуба-Мкуба, величайший из великих богов, наполнит силой твои руки.
Между тем четверо взрослых мужчин с трудом удерживали мечущегося на ложе Маниоро. Резкие, похожие на рык крики не гасил даже кляп из слоновьей шкуры, сумасшедшие, налитые кровью глаза грозили вот-вот выскочить из впадин глазниц. Захваченный петлей, наконечник продирался наружу, поднимая разорванную и распухшую плоть, но зубья намертво вцепились в мясо.
— Тяни! — заклинала Леона Лусима. — Сила твоя превосходит силу льва. Сила твоя — сила М'бого, великого буйвола.
И наконечник пошел. Сначала с едва слышным рвущимся звуком из раны показался второй ряд зубчиков, потом третий. Теперь из развороченной плоти высовывалось уже два дюйма темного от крови острия. Оставалось еще одно, последнее усилие, и Леон взял паузу. Расслабился на секунду, потом уперся ногами в землю, поиграв желваками, стиснул зубы, сделал глубокий вдох и потянул. Из мяса нехотя вылез еще дюйм железа. А потом из раны хлынула вдруг густая струя наполовину свернувшейся черной крови и багрового гноя. От мерзкой вони даже у Лусимы перехватило дыхание. Впрочем, нет худа без добра — смазанный зловонной жидкостью обломок древка выскользнул из раны легко и почти без усилий, как некий плод из чрева зла в страшный миг своего рождения.
Леон не устоял на ногах и повалился на спину, с ужасом взирая на результат своих трудов. Рана зияла точно разинутый в агонии рот, из развороченной плоти вытекала перемешанная с какими-то ошметками кровь. Боль была настолько невыносимой, что Маниоро прожевал слоновью шкуру и искусал губы. Кровь тонкой струйкой ползла по подбородку. Он все еще метался и рвался, и четверым морани едва удавалось удерживать его на месте.