— Я и не понял толком, что ты мне напророчила.
— Со временем ты все поймешь, — пообещала она. — И когда бы ты ни позвал, я всегда буду с тобой. Я не мать тебе. Я стала больше чем мать.
— Ты говоришь загадками, Мама, — сказал Леон, и она улыбнулась теплой улыбкой.
На следующее утро Маниоро пришел в себя. Он был еще очень слаб и плохо помнил, что с ним произошло. Масаи попытался сесть, но не смог.
— Что случилось? Где я? — Маниоро обвел хижину затуманенным взглядом и остановился на матери. — Мама, это вправду ты? А я думал, мне все снилось. Я ведь спал?
— Ты в моей маньяте на горе Лонсоньо. Здесь тебе ничто не угрожает. А стрелу из твоей ноги мы вытащили.
— Стрелу? Да, помню…
Прислужницы-рабыни принесли глубокую миску со смешанной с молоком кровью быка, и Маниоро с жадностью опорожнил ее, пролив немного на грудь. Потом откинулся на спину, переводя дыхание, будто после тяжелой работы. И лишь тогда заметил сидящего на корточках в углу Леона.
— Бвана! — На сей раз ему все же удалось подняться. — Ты еще здесь?
— Здесь. — Леон бесшумно подошел к нему.
— Давно? Сколько прошло дней с тех пор, как мы вышли из Ниомби?
— Семь.
— В штабе, в Найроби, решат, что ты погиб или дезертировал. — Маниоро схватил лейтенанта за рубашку. — Тебе нужно обязательно вернуться, бвана. Нельзя из-за меня забывать о долге.
— Мы вернемся в Найроби, когда ты выздоровеешь и будешь готов идти.
— Нет, бвана, нет. Ты должен идти прямо сейчас. Майор тебе не друг, от него ничего хорошего не будет. Нет, бвана, возвращайся поскорее, а я приду, как только встану на ноги.
— Маниоро прав, — вмешалась Лусима. — Здесь тебе делать больше нечего. Ты должен явиться к начальству. — Леон давно потерял счет времени и только теперь с опозданием понял, что в последний раз был в штабе батальона больше трех недель назад. — До железной дороги тебя проводит Лойкот, эту местность он знает хорошо. Пойдешь с ним.
— Вы правы, — согласился Леон, поднимаясь.
Времени на подготовку не требовалось. У него не было ни оружия, ни вещей, ни даже одежды, кроме изодранной в лохмотья формы.
Лусима дала ему красную масайскую шуку.
— Ничего лучшего для тебя у меня нет. Она защитит от солнца и холода. Красная шука отпугивает нанди, и даже львы, увидев ее, предпочитают уйти.
— Даже львы?
Леон отвернулся, пряча улыбку.
— Вот увидишь.
Она улыбнулась в ответ.
Примерно через час Леон с Лойкотом вышли из деревни. Годом раньше, в сезон дождей, парнишка угонял отцовское стадо далеко на север, до самой железной дороги, и путь туда знал хорошо.
Стертые в кровь ноги почти зажили, так что Леон смог не только надеть, но и зашнуровать ботинки. Слегка прихрамывая, он спустился следом за Лойкотом к подножию горы и остановился, чтобы перевязать шнурки, а когда выпрямился и посмотрел вверх, то увидел на выступе женский силуэт. Лейтенант поднял руку в прощальном жесте, она не ответила — повернулась и скрылась из виду.