— Господа, на борту предатель. — Граф выдержал паузу и продолжил: — Враг предупрежден о нашей миссии. Им известен наш курс и наш график. Берлин приказывает свернуть операцию.
Стальная рука взлетела вдруг и с грохотом опустилась на штурманский стол. Панель разлетелась в щепки.
— Я не намерен возвращаться. — Он прошел вдоль первого ряда и остановился за спиной у Евы. — Мне известно, кто предатель. — Внутри все сжалось от страха, и она лишь усилием воли сохранила самообладание. — И я не из тех, кто готов простить предательство. Изменник получит урок. — Вскочить, выбежать на трап, прыгнуть и умереть по-человечески, достойно — все лучше, чем от стального кулака. Отто погладил ее по голове и прошептал: — Хочешь узнать кто?
Наверное, она бы сорвалась, закричала, бросила в лицо те слова, что давно удерживала в себе. Фон Мирбах убрал руку и пошел дальше. Горькая, горячая желчь поднялась к горлу, и Ева стиснула зубы, чтобы ее не вырвало от ужаса.
Дойдя до конца ряда, Отто повернулся и снова пошел к ней. В животе горело, как будто туда закачали кипяток. Шаги остановились. Ева задержала дыхание — граф был у нее за спиной.
Удар! Ева едва не вскрикнула. Звук получился не такой громкий, как когда он расколол штурманский стол. Этот был глухой, чавкающий. И еще она явственно услышала, как треснула кость. Обернулась и увидела, что Хенни Дюран лежит лицом вниз. Стальная рука снова взлетела и опустилась. И еще раз. И еще…
Граф, отдуваясь, выпрямился. На лице алели капли крови.
— Выбросьте этого паршивого пса за борт, — распорядился он уже другим, почти обычным, тоном и улыбнулся. — Предают всегда те, кому больше доверяешь. Повторяю, господа, назад пути нет. Мы не можем допустить, чтобы наш груз достался британцам. Если удержим скорость, завтра к полудню будем в Аруше, на германской территории. И самое худшее останется позади.
Граф вышел. Ева закрыла глаза, чтобы не видеть, как двое членов команды берут Хенни за ноги и волокут к трапу. Еще немного — и тело полетело вниз. Она не выдержала и заплакала. Неслышно. Но каждая слезинка жгла глаза, словно укус пчелы.
Луна была почти полная и сияла, словно огромная золотая монета на краю стены Рифтовой долины. Потом она медленно скатилась за темный горизонт, затянутый гирляндами облаков, принесенных муссонными ветрами с Индийского океана. Но прежде чем луна исчезла совсем, первые лучи восходящего солнца коснулись серебристого купола дирижабля, а потом из темноты стали проступать детали ландшафта. Ева узнала знакомые очертания Лонсоньо, и сердце глухо застучало по ребрам. Гора росла на глазах, и взгляд жадно отыскивал отпечатавшиеся в памяти места: красные скалы над озером царицы Савской, сияющий водопад. В какой-то момент даже показалось, что она видит Баджера — он стоит под каскадом переливчатых струй, обнаженный, и смеется, и дразнит ее, и зовет к себе.