— Так, мадам. Полагаю, вы считаете, что я должен прийти в восхищение от вашего сообщения. Как мне повезло! Мой плащ лишь разорван — ах, всего на две части! — а моя новая шляпа слегка помята. Какое счастье! Возможно, вы думаете, что мне следует поблагодарить вас?
— Не стоит грубить, — произнесла Шарлотта, понимая, что, возможно, виноваты оба.
Мужчину сбросила лошадь, его прекрасная одежда — несомненно, очень дорогая — испорчена. По ее вине? Ради бога! Пожалуй, ей не стоило обращать внимание на то, что, если б он не натянул поводья с такой силой, его лошадь — похоже, вовсе не норовистая — не встала бы на дыбы. Ну да, ей, возможно, вообще не следовало обращать на это внимание.
— Я не собиралась сбрасывать вас с лошади. Это был несчастный случай.
— Несчастный случай, как же! Тот идиот, который устроил в Лондоне Большой пожар, тоже так говорил. Вы выскочили на дорогу, мадам. А теперь будете утверждать, что именно я виноват в том, что вообще ехал по ней.
— Вздор! — резко ответила Шарлотта, уже теряя терпение. — Вы вправе находиться здесь. А собственно, почему вы здесь? — нахмурив брови, спросила она.
Мужчина наконец встал и выхватил у нее шляпу. Он надел ее, но тут же сбросил, коротко выругавшись, и шляпа упала на дорогу. Шарлотта привстала на цыпочки. Надо же! Он высокий! Это впечатляло.
— В чем дело? Что случилось? Что-то с головой? Но я ничего не вижу.
Но как она могла увидеть? Он был очень высок, что поразило Шарлотту. При ее высоком росте не так уж много ей встречалось мужчин, которым она оказалась бы по плечо. Этот человек действительно заставил ее почувствовать себя неловко.
— Проклятье! — Мужчина прикоснулся к затылку и посмотрел на руку: пальцы были в крови. — За шесть лет войны остаться почти невредимым, а всего в миле от дома — разбить голову! Да еще из-за женщины, не иначе!
От дома? Он сказал: от дома. Она услышала это. Ее глаза широко раскрылись от изумления.
Пока он шарил в кармане, отыскивая носовой платок, чтобы зажать рану, Шарлотта смотрела на Рафаэля Дотри, которого в последний раз видела в тот день, когда он уехал на войну, да еще только в своих глупых девичьих мечтах в последующие годы.
Он выглядел совсем не таким, каким она помнила его.
Этот человек казался в два раза крупнее того Рафа, которого она знала прежде, — хотя, возможно, все дело было в том, что он весил на добрых три стоуна больше, чем тот долговязый юноша, из-за чьей широкой искренней улыбки у нее подгибались колени. Волосы? Да, это были все те же угольно-черные волосы, которые она помнила, только длиннее.