Так может она сама передумает?
Ох, вряд ли стоит на это рассчитывать.
— А знаете, мне уже нравится! Я и представить себе не могла, что все будет так интересно! — сказала Минди и, сняв шляпку, кинула на обитое бархатом сиденье. — Я до последнего момента была уверена, что вы мне откажете.
Я и должен был отказать.
— Ну а вы оказались таким милым…
Скорее временно потерявшим ясность мышления.
— Вы себе представить не можете, до чего здесь тоскливо. Я только и слышу, что нельзя, невозможно, неприлично…
— Юной леди…
— Вот! И про юную леди тоже. Хотя посмотрите на меня, разве я похожа на этих ваших леди?
Ничуть. Леди приличествует скромность, сдержанность и доброта. Насчет последнего не знаю, но первые два качества у Минди отсутствуют напрочь. Она настойчива, навязчива, нагла. И лучше бы мне сделать так, чтобы она сама убралась из мастерской.
Я отвернулся к окну. За толстым стеклом чудесного густо-лилового цвета проплывала улица.
— Я папеньке так и сказала, что ничегошеньки не выйдет из этой его затеи. А он вдруг заупрямился. Я знаю, что это Сиби во всем виновата…
Дома цвета пармских фиалок. Редкие экипажи и уже почти погасшие фонари. Бледно-лиловый туман и отражение нашего экипажа в стеклах случайных витрин.
Правильно ли я сделал, согласившись на эту поездку? Экипаж выглядел вполне надежным, саквояж с плащом и маской я захватил, но…
— …но теперь Сиби знает, что для меня лучше!
…но смутное ощущение неудобства не отпускало.
— Я думаю, что она попросту хочет избавиться от меня и…
И впереди показалось здание третьего почтового отделения. Я узнал старого льва на постаменте-кубе из которого вырастал стебель газового фонаря, кованую ограду и две престарелые колонны. Совпадение? Если так, то удачное. Я постучал в стенку, и Минди замолкла.
— Будьте добры остановиться, — попросил я, когда заслонка, отделяющая нас от кучера, приоткрылась. — Я быстро.
— Плащ накиньте, — посоветовал Адам. — Уже почти светает.
Совет разумный и своевременный. Минди же, встрепенувшись, спросила:
— А вы куда? Можно я с вами?
— Нет?
— Почему?
Отвечать я не стал: выбрался из кареты, поежился — снаружи и вправду ощущалось приближение рассвета — и направился к зданию. Проходя мимо льва, привычно поклонился — приятно увидеться со старым знакомым — и ускорил шаг. Вот и колонны с цветочными капителями, почти вросшими в древний портик. И медная табличка, натертая до блеска. И приоткрытая дверь ночного отделения.
Прежде, чем войти, я перехватил трость и повернул, высвобождая клинок.
Но внутри было тихо, пусто и спокойно. Стояли столы, лежали бумаги, горели масляные лампы и вяло жужжали мухи. Сухонькая леди в старомодном платье с рукавами-буф что-то объясняла клерку, который слушал, кивал и с трудом сдерживал зевок.