И приготовился к смерти.
Должно быть, силы небесные вознамерились вернуть меня туда, откуда выпустили в этот мир.
Конец!
Но он не собирался меня убивать. Сорвав одежду, скрутил мне руки моей же рубашкой, а ноги связал штанами. Порвав на мне белье, он стер его лоскутами кровь и пот с моего лица. Сдернув фалинь, скрепил мои оковы еще и им.
Затем он погасил шашку, опять водрузил весло с обрывком холстины в качестве паруса и устремил глаза к востоку, где, по его представлениям, вскоре должен был появиться берег. Я же так и остался лежать - голый - на дне шлюпки.
Позже, когда солнце стало очень уж жечь, он поднял меня и усадил в тень под парус. Едва он дотронулся до меня, я вздрогнул, и он отпрянул.
- Сломано что-то? - спросил он тоном заботливого доктора и быстро ощупал мои ребра и плечи. Я ругался до хрипоты и проклинал его.
Пришло время завтракать, он покормил меня и сказал:
- Скажете, когда в сортир понадобится, чтобы не возникло какого конфуза.
Я отвечал:
- Если вы меня развяжете, то я обещаю не посылать больше сигналов.
- Нет, рисковать я не могу, - покачал он головой. - Дело слишком важное.
Время от времени он тер мне руки и плечи, чтобы разогнать кровь.
Я просил, я умолял его меня развязать.
- У меня же гангрена начнется! - говорил я.
Но нет, мольбы не действовали. Я свой выбор сделал и сообщил ему об этом.
- К тому же, - заверил он, - блаженные острова уже совсем близко.
Позже, днем, он объявил, что чует ветерок, дующий с берега. Потом сказал:
- Жарковато что-то, - и прикрыл глаза от солнца.
Вечером он растянулся на дне шлюпки, выставив мясистые ноги. Он обезвредил меня, связал, и кто знает, что еще выдумает? Я глядел на него и желал самого что ни на есть плохого на свете.
Взошла яркая луна, воздух стал влажным, шлюпка еле ползла. Я шевелил кистями, пытаясь ослабить путы, и вдруг меня осенило: если подползти к рундуку и хорошенько потереться о его металлический кованый угол, то можно освободиться. Я пополз на спине, отталкиваясь пятками. Бейстшоу не шевелился - лежал колодой, наставив на меня ступни, запрокинув тяжелую как камень голову. В драке он сильно поцарапал мне спину, и ссадина, пока я полз, терлась о днище. Я не раз останавливался и закусывал губу, пытаясь удержать крик. Ничего не получалось. Меня охватило отчаяние, и я заплакал - беззвучно, чтобы не разбудить Бейстшоу.
Доползти до рундука я смог только в середине ночи. Когда рубашка поддалась, я принялся за фалинь. В конце концов ослаб и он. Спину жгло от ран, и во мне созрело холодное решение убить Бейстшоу. Я подполз к нему, но на ноги не встал, чтобы, проснувшись, он не увидел нависшей над ним в лунном свете фигуры. Я хотел столкнуть его в воду, задушить или пристукнуть веслом, орудуя им по его примеру, и насладиться зрелищем крови и переломанных костей.