Преподаватель принялся объяснять свою систему, как выиграть в Вегасе в двадцать одно. Генри подошел к редакторше.
— Пошли в койку, — сказал он.
— Вы смешной, — ответила она.
— Ага, — сказал он. — Как Ленни Брюс. Он умер, а я при смерти.
— Все равно смешной.
— Ну да, я же герой. Миф. Я не прогнивший, я не продался. На Востоке мои письма идут с аукциона по двести пятьдесят долларов. А я даже мешка пиздюлей купить себе не могу.
— Да вы, писатели, всегда орете «волк».
— Вот, может, волк и пришел наконец. С одной души не проживешь. Душой за квартиру не расплатишься. Сама как-нибудь попробуй.
— Может, мне и следует лечь с вами в постель.
— Пойдемте, Пэт, — сказал, вставая, препод. — Нам надо успеть в Дель-Мар.
Они пошли к дверям.
— Хорошо, что повидались.
— Еще бы, — сказал Генри.
— У вас получится.
— Еще бы, — сказал он. — До свидания.
Потом вернулся в спальню, снял одежду и снова лег. Может, удастся уснуть. Сон — что-то вроде смерти. А потом он уснул. Увидел себя на скачках. Человек в окошечке давал деньги, а Генри складывал их в бумажник. Много денег.
— Вам бы кошелек новый, — сказал человек. — Этот у вас порвался.
— Нет, — ответил он. — Не хочу, чтоб все видели, как я богат.
Позвонили в дверь.
— Эй, Хэнк! Хэнк!
— Иду, иду… Минуточку.
Он опять оделся и открыл дверь. Гарри Стоббз. Тоже писатель. Слишком много знакомых писателей.
Стоббз вошел.
— Деньги есть, Стоббз?
— Откуда, блин?
— Ладно, пиво с меня. Я думал, ты богатый.
— Не-а. Я с этой девкой жил в Малибу. Она меня одевала хорошо, кормила. А потом пинка дала. Теперь я живу в душевой.
— В душевой?
— Ну. Там неплохо. Настоящие раздвижные двери, из стекла.
— Ладно, пошли. Ты на машине?
— Не-а.
— Мою возьмем.
Сели в «комету» 62-го года, поехали к перекрестку Голливуда и Норманди.
— Я статейку «Тайму» продал. Блин, думал, озолочусь. А сегодня чек получил. Еще не обналичил. Угадай — сколько? — спросил Стоббз.
— Восемьсот долларов?
— Не-а — сто шестьдесят пять долларов.
— Что? «Тайм»? Сто шестьдесят пять долларов?
— Нуда.
Они поставили машину и зашли за пивом в лавку.
— А моя меня кинула, — сообщил Генри Стоббзу. — Говорит, бухаю слишком. Врет и не краснеет. — Он открыл холодильник и вытянул две упаковки. — А я завязываю постепенно. Вчера вечером — фиговая балеха. Одни голодающие писатели да преподы, которых скоро попрут с работы. Говорят только о писанине. Очень утомляет.
— Писатели — бляди, — сказал Стоббз. — Писатели — бляди вселенной.
— Блядям вселенной, друг мой, жить удается гораздо лучше.
Они подошли к кассе.
— «На крыльях песни», — сказал лавочник.