Одарка села и с интересом, с приятной, приветливой улыбкой смотрела, что делает Богушевич, как достает из портфеля листы бумаги, ручку, чернильницу, старательно вытирает перо.
Богушевич начал с расспросов про имение, сколько земли, скота, про пани Глинскую-Потапенко, про конюха и остальных работников. Отвечала Одарка толково, подробно, сразу догадываясь, что хочет услышать от нее пан следователь. Про хозяйку сказала, что чем больше та стареет, тем больше проклинает царя за отмену крепостного права и говорит, что царь разорил дворянские хозяйства.
- Знаете, пан следователь, пани держит в спальне кнут, которым раньше били крепостных. Вчера достала его, кинула на кушетку Сидоркин кожух и ну его хлестать. Бьет и считает. До тридцати досчитала. - Одарка засмеялась мягким, грудным смехом.
Спросил и про Соколовского - чем тот, кроме хозяйства, занимается.
Вспыхнула Одарка, глаза засияли, щеки зарумянились еще больше, и Богушевич понял, что она влюблена в эконома. А по тому, как глубоко вздохнула, догадался, что любовь ее безответная.
- Сергей Миронович читает, вон сколько книг собрал. И столярню любит. Разные сундучки мастерит. Мастерская у него была.
- В конюшне?
- Там. Был отгорожен уголок с окошком.
- Вы туда заходили?
- А как же, бывала.
- И что там видели?
- Инструменты, доски, дощечки.
- А посуда была какая-нибудь?
- Была. Сергей Миронович в ней разные краски да клей варил.
- Говорят, что пожар начался с того угла, где была мастерская, и слышали там взрыв. Это правда?
- Правда, бухнуло.
- А что там могло бухнуть?
- Может, керосин или краска какая?
- Сергей Миронович про себя не рассказывал? Не говорил, что служил в кавалерии?
- Не говорил.
Богушевич достал из папки фотографию корнета, показал ей.
- Это он, правда?
- Пригожий какой офицерик, - заулыбалась Одарка, разглядывая фотографию. - Молоденький. Это ж Сергей Миронович. Он, ей-богу, он. Вот и ямочка его на подбородке и глаза его. Пригожий...
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
Воспоминания, размышления, мысли
Богушевича, записанные и незаписанные
...Часто задумываюсь над сельским бытом. Бедность есть бедность, но и сам крестьянин не должен жить так, как он живет. Патриархальщина дикая. Редко кто из них тянется к светлому. Завелась лишняя копейка - пропьет, вместо того чтобы детям книжку купить, самому научиться читать. Теперь во всех селах пооткрывали школы, а посылать туда детей многие не хотят грамота, мол, не прибавит жита в закрома. Ходит по хатам фельдшер, учит, чтобы от мух береглись, от них кровавый понос у детей. Послушают - что об стену горох, как была грязь в хате, так и осталась... А сколько видишь дикости, когда вызываешь в суд или на следствие. Боятся, под печь прячутся, в лес убегают. Однажды вызвали повесткой двух крестьян свидетелями по одному делу. Один подумал, что другой чего-то на него наговорил, позвал к себе, столкнул в погреб, запер там, а на допросе сказал, что сосед на шахты уехал...