- Если нет смысла сейчас бунтовать, что все-таки делать тем, у кого болит за народ сердце? - сам себя спросил вслух Богушевич. И задумался, забыв, что его ждут судебные дела, служебные бумаги, на которые нужно немедленно отвечать. - Может, действительно, правы те, кто утверждает, будто все изменится само собой. Есть революция и есть эволюция. Как нельзя приблизить рождение ребенка - отпущенный для этого природой срок не сократить, - так нельзя ускорить развитие общества. Постепенно все наступит само. Становится все больше и больше образованных людей, в деревнях открываются школы, больницы, богадельни, приюты для сирот. Идут в университеты разночинцы и даже дети кухарок. Сильнее стала промышленность, строятся фабрики, заводы, железные дороги. В вольные сибирские края едут малоземельные крестьяне, из некоторых деревень половина переселилась. То, что вчера было запрещено законом и моралью, сегодня дозволено. Не сравнить же порядок и режим, которые были пятьдесят, даже тридцать лет назад, с теперешним, хотя строй тот же самый - царский. Законы установлены такие, о каких при Николае Первом только мечтать можно было: Судебное уложение, Уложение о наказании... Суды присяжных. Многие нормы этих законов останутся и в будущем, когда на смену самодержавию придет народная власть. Но нам-то что делать - сидеть и ждать? Ждать, пока все само изменится к лучшему?
Богушевич встал, вышел из-за стола, подошел к окну, взглянул на посаженную им березку, словно ожидал от нее ответа. Березка молчала, не шелестел ни один листок, стояла тихо, словно стыдясь, что не может ответить ему.
- Стоишь, детка, молчишь, - усмехнулся Богушевич. - Что тебе до моих думок и тревог. Вырастешь большая, выше дома. Век у вас, у берез, долгий, ты еще дождешься великих перемен и хорошей поры. Только какая тебе разница, хорошо или плохо живет народ на этом свете.
- Народ, народ... А что такое - народ? - задумался Богушевич. Народ - это объединение отдельных людей. Он складывается из конкретных личностей - меня, Параски, Серафимы, бондаря, царя, Кабанова, министров... Значит, служить народу - это служить конкретному человеку, любить его? Любить ближнего - такая заповедь есть и в христианстве. Не таить зла на врага своего, прощать ему грехи его и перед богом, и перед людьми. Гуманная заповедь, добрая, только, положа руку на сердце, кто ее исполняет, кто следует ей по велению души? Лишь в притчах это и видишь, вроде того, как старец-пилигрим, когда грабитель все у него отобрал и его избил, крикнул ему вдогонку: "Сын мой, не иди по этой дороге, там каменья острые, ноги побьешь". Красивая притча, христианская, так и должно быть, если любишь человека и прощаешь ему грехи его. Только вот встретишь ли такое среди реальных людей? А ведь встретишь.