- Так если вы привели к себе, не к добру же это.
- Я вас вызвал как свидетельницу по делу Параски Картузик.
- Паночку, ничего я Параске не делала. Невиноватая я. И перстень ее мне не нужен.
- Вот про это вы мне и расскажите. Ваша фамилия?
- Пацюк. Катерина, а по отцу Герасимовна. - На коленях она держала узелок, обхватив его обеими руками. Богушевич занес в протокол все ее данные, предупредил, что говорить она должна только правду и все сказанное тут обязана подтвердить на суде под присягой. Катерина, напуганная этим предупреждением, сползла со стула и снова брякнулась на колени.
- Паночку, дети же у меня.
Богушевич рассердился, чуть было не накричал на нее, да знал, что криком еще больше напугаешь.
- Екатерина Герасимовна, - сказал он как можно мягче, - вы не в церкви, и я не икона, чтобы на меня молиться.
Она встала и, протянув вперед руки с узелком, подошла к столу, с низким поклоном положила узелок перед Богушевичем.
- Паночку, гостинец вам. Родненький, я же невиноватая.
- А это что? - показал он на узелок.
- А сало и ветчинки кусочек.
- Заберите. У вас что, некому есть ветчину? У вас ее слишком много?
- Откуда много... Детей четверо.
- Вот и отдайте детям. - Богушевич силком сунул узелок ей в руки. - А мне ваше сало не нужно.
Строгость, с которой он сказал эти слова, и сердитое лицо Богушевича снова насторожили и напугали Катерину. Она сжалась и, не сводя глаз с пана следователя, стала пятиться к стулу; присела, готовая вскочить и упасть на колени. Богушевич сердито сказал, чтобы сидела и не вставала. Спросил, что она знает про Серафиму и Насту.
- А ничего не знаю.
- Как же не знаете, жили по соседству, каждый день виделись, говорили. Что они за женщины, как относились к Параске?
- А никак, паночку, не относились. Параска сама по себе, Наста и Серафима сами по себе. Серафиму и Насту вы же в тюрьму посадили, дети без матери остались. Трое.
- Так и у Параски тоже трое сирот осталось.
Катерина перекрестилась, глядя поверх головы Богушевича в угол, сказала:
- Так Параска-то мертвая, что с нее возьмешь? А те две живые, вы живых в тюрьму. Зачем?
- Они убийцы. Человека ни за что убили. Понимаете, у-би-ли!
- За перстень.
- Он стоит копейки. Рублей пять, не больше.
- Ого, копейки. Я у Иваненки за тридцать копеек целый день горб гну.
Логика Катерины не удивила и не возмутила Богушевича. Люди с таким уровнем развития встречаются при разборе каждого дела. Логика забитого, темного, ограниченного человека, не способного воспринимать чужое горе.
- Ну, а вы за пять рублей убили бы? - спросил он. - Ту же Параску задушили бы за перстень?