Пора уже выполнять последний, четвертый разворот. Но шасси по-прежнему не выпускалось.
Я почувствовал, как по спине пробежали мурашки. «Что-то случилось. Неужели не выпустится? — мелькнула страшная мысль. — Это значит садиться на «пузо».
Я видел, как однажды садился с убранным шасси капитан Истомин. Но это случилось на «иле», посадочная скорость его была вдвое меньше той, на которой предстояло сесть мне. Я видел длинную, вспаханную штурмовиком борозду, начисто снесенные гондолы шасси и пушки, закопавшиеся в земле.
«А что будет с этой машиной и со мной, не защищенным, как на «иле», со всех сторон толстой броней?»
— Что произошло? Почему не отвечаете? Идите на второй круг, — дошел до моего сознания голос руководителя полетов.
— Не выпускается шасси! — доложил я.
Несколько секунд руководитель не отвечал, и эти секунды показались вечностью. Теперь я понял, как бывает тоскливо одному в небе.
— Идите на второй круг. Попробуйте выпустить шасси, — сказал руководитель.
Я попробовал, но безрезультатно. На приборной доске по-прежнему горели три красных огонька, по-прежнему торчали в гнездах «солдатики».
— Доложите, сколько осталось горючего в баках, — снова раздался в наушниках голос руководителя.
Горючего было много, и я мог сделать над аэродромом не один десяток кругов, только был бы толк.
Но руководитель не заставил меня кружить над аэродромом, он велел идти в зону пилотирования и там сделать несколько фигур высшего пилотажа.
Его расчет был прост. Я должен был создать самолету перегрузки, с помощью которых можно сорвать шасси с замков.
И точно, едва я сделал энергичный боевой разворот, как красные сигнальные лампочки потухли, и через несколько секунд загорелись зеленые. «Солдатики» теперь стояли на плоскостях, как часовые на посту.
У меня отлегло от сердца.
— Шасси выпущено! — доложил я руководителю.
Как только самолет остановился в конце взлетно-посадочной полосы, его облепили инженеры и техники. Я не успел вылезти из кабины, а мне уже сообщили причину невыпуска шасси.
Все объяснялось просто. На выруливании в замок шасси попала вода из лужи. В воздухе на большой высоте она замерзла.
— Кто же виноват? — спросил я у техника, довольный благополучным исходом. — Весна?
— Вы виноваты, товарищ командир, — техник вставил предохранитель в головку стреляющего механизма моего сиденья. — Выруливали по лужам, как на глиссере. Вам бы в моряки идти.
Стоявшие на земле техники засмеялись.
Я хотел осадить остряка, но посмотрел на его бледное усталое лицо и осекся… Видно, ему пришлось пережить немало горьких минут. Ведь если бы что-нибудь случилось, его всю жизнь грызла бы совесть. Техник всецело отвечал за вверенный ему самолет. И за летчика.